Вернувшись к хозяйскому подворью, Иван Кузьмич соскочил с лошади и велел Бармасову принести ему вечером отчет по податям с задолжавших сел. Сам же, довольный тем, что все объехал и все увидел, с чувством исполненного долга, неспешно прошествовал дальше.
Возле птичника на подворье копошились в песке вышедшие погулять куры и утки. Воробьи тут как тут: шмыгали возле мисок, стремительно и весело взлетали, громко чирикая, стремятся поскорей стащить из-под зазевавшейся птицы хотя бы малое зернышко. Из раскрытых дверей хлева до слуха фабриканта донеслось сердитое мычание быков и коров, желающих тоже погреться на солнышке.
Ухтомцев миновал дедов дом и еще издали заприметил стоящую возле входа в хозяйский дом высокую и тощую фигуру француженки. Та прикрыв глаза, блаженно грелась на солнышке в своем облезлом заячьем тулупчике.
Лукаво усмехнувшись, Ухтомцев подкрался сзади и гаркнул француженке в ухо:
– Ты что, окопалась….?
От неожиданного окрика та испуганно ойкнула и схватилась за сердце. Рассерженно повернулась к хозяину и залопотала что-то непонятное по-французски.
– Ну, чего раскудахталась, глупая ты баба? Все равно ни черта не смыслю, что ты бормочешь. Надо же, как сыплет…, забористо…, – с добродушной ухмылкой сказал фабрикант и похлопал рассерженную m-l по плечу. После чего, резво и весело взбежал по ступенькам.
Дверь за ним уже захлопнулась, но вслед продолжали нестись обиженные вопли оскорблённой француженки.
«Ну, до чего забористая бабёнка, эта французская Маруся. А с виду и не скажешь…. Понять бы ещё, что она там лопочет…Сейчас к Ольге наверно, помчится…… Ну, и пускай. Шутка ли? – Пройти мимо такого знатного драного тулупа…. Ха-ха»! – подумал он про себя и беззлобно усмехнулся.
В душе-то Иван понимал, что поступил сейчас дурно. Однако же не видел в этом поступке вины и относился к нему легкомысленно. Когда ему приходилось и самому по молодости стоять за трговым прилавком и обслуживать покупателей, уже тогда любил он съехидничать или беззлобно подшутить над зазевавшимся сонным приказчиком, – тихонько подкрасться к нему и гаркнуть над ухом. Подобное шутовство не порицалось в торговой среде, а наоборот, приветствовалось, добавляя веселья и смеха в рутинную и тяжелую работу за прилавком. И хотя, подобное скоморошничание в глазах жены, вышедшей из дворянской среды, представлялось особенной дуростью, которую нужно изжить, Иван не прекращал подшучивать и скоморошничать при случае. И эта въевшаяся в него привычка была такой же особенностью его яркой и самобытной натуры.
Иван Кузьмич направился в спальню, где по его разумению должна была находиться его жена.