Царевич-то, к пруду приблизившись, с шага да попрыгушек на бег перешёл и одежду с себя начал сбрасывать. Скинул сперва кафтан, потом рубаху вышитую, которая Миле с таким трудом далась. На ходу, по одному, стащил с ног сапоги. А следом — батюшки! — и от портов избавился.
Нет, оно понятно — древность сказочная, нравы простые, обычаи чудные… Но чтоб у избранницы своей на виду, а главное, повернувшись к ней спиной! После этакой выходки не осталось у Мили слов — одни междометия да точки непечатные.
А царевич от нарядов дорогих освободился и в чём матушка-царица родила с разгону в пруд сиганул, только брызги полетели.
Ярилка из бочки Милю поддразнивает:
— Что, царевичей голых не видала? Ишь, залюбовалась! Ладно-ладно, не красней. Лучше вели, чтоб на царской кухне икра в чашу серебряную навалилась да у ног твоих очутилась. Этот гурман хвостатый, видишь ли, только с серебра кушает. Спасибо, не с золота… Да поскорей давай, пока бояре не нагрянули.
— Какой икры — чёрной или красной?
— Что ты! — фыркнул щук. — Такую простоту ирод этот не ест. Ему дорогую икорку подавай, заморскую…
— Кабачковую, что ли? — прыснула Миля.
— Баклажанную…
— Он что, веган?
— Да какой веган! Зажрался просто.
Баклажанную так баклажанную.
Вызвала Миля щучьим велением чашу с икрой. Приплыла не чаша — корыто целое, да не простое, а драгоценное. Чернёными узорами украшено, лалами и яхонтами усеяно, не иначе из царского набора. А икры в нём — до краёв, слону наесться хватит.
От запаха съестного у Мили живот подвело. Это бояре, пока пляски невест созерцать изволили, успели наесться-напиться, у неё же со вчерашнего дня крошки во рту не водилось. А и нынешний денёк уж к закату клонится, краски багряные над садом разливает.
Проглотила Миля слюнки, глянула на икру в чаше, на дупло покосилась:
— Не подавится?
— Ещё добавки попросит.
Щук плавники в бока упёр да как свистнет вдруг молодецким посвистом, да как крикнет задорным криком:
— Эй ты, гой-еси, твоё котейшество! Хватит спать, мохнатый лодырь, вылезай! Дело есть!
Зашуршал дуб изнутри, заскрипел, закряхтел, и выбрался из дупла серый кот. Вроде и не толстый, но вальяжный, холёный — шерсть блестит, волосок к волоску, взгляд презрительный.
— Чего развопился? — отвечает гнусавым баском. — Вот он я! Только приляжешь отдохнуть после трудов праведных, являются тут…
Глянул на щука и — хохотать:
— Ой, умора, ой, не могу… Всё надеешься, болезный? На желание заветное уповаешь? Давно бы под корягой какой-нибудь гнездо себе свил, щуку с щучатами завёл…
Ярилка глазом на него сверкнул, насупился: