Спустившись по ступенькам ещё ниже, погрузившись в саму реку, я похлебал с ладони водицы и поднялся наверх.
Щенки скулили. Детишки пекли рыбу и варили компот из сухофруктов. Фрукты-ягоды мы собирали не только специально, но и мимоходом, и на привалах вялили в тенёчке. И поэтому постоянно были с фруктово-лиственным взваром.
За поход я определил несколько приятных на вкус травок, которые с удовольствием добавлял в заварку.
Взяв на себя готовку, я погнал детишек в пещеру прибраться, четко показав, что надо сделать, а именно — зачистить самое свежее гуано. Окаменевшее решили не трогать. Да и костей там, оказалось, лежало много слоёв.
Рысь тоже времени даром не теряла и начала рыть себе под корнем большого дерева нору. Потом отошла в сторону, предоставив продолжать рытьё норы щенкам, и подсела ко мне.
Я сидел у костра на камне, а рядом со мной пристроилась то ли собака, то ли кот. Запустив пятерню в короткий подшёрсток между её лопаток, я стал сжимать и разжимать пальцы, стягивая и отпуская кожу. Рысь вытянулась и замурчала.
— Ну и кто ты после этого? — Спросил я, похлопав её по спине. — Пёсокот или котопёс?
Закат осветил розовым плывущие перед нами облака. Смеркалось.
Эту ночь мы спали под звёздным небом. Я, как обычно, на кожаном коврике прижавшись к спине Рыси. Её щенята между лап матери со стороны живота, иногда почмокивая по привычке пустыми сосками. Детишки спали на шкуре птицы Рух.
Я проснулся от храпа.
— Ну, у тебя и храп, — сказал я недовольно, но понял, что храпит не Рысь, а один из её щенят. — Это ещё что за новости? — Сказал я, и уснул снова.
Утром я поймал «храпуна» и осмотрел его. Я ошибся с первым предположением о возрасте щенков. Им было не больше года. А кормить мать их перестала, потому что у неё пропало молоко от воспаления после ранения.
Мы им оказались, как спасение, потому что у нас оставалась еда, сваренная, или прожаренная, то есть прошедшая первичное разрушение белка. И мамаша это поняла.
У храпуна морда была короче, чем у собратьев и носопырка слегка задиралась вверх.
— Этого мне ещё не хватало.
Я терпеть не мог карликовых бульдогов именно за эту «характерную» особенность. Но что ж теперь делать? Не топить же его?
— Вот тебе и имя «придумалось», — сказал я. — Будешь теперь называться Храп.
Двум другим я уже имена придумал. Один был Друг, он первый перестал бояться меня, другой был Брат. Он никогда не отходил от первого. Третий стал Храпом. Причём, я так и не мог понять, кто из них девочка, а кто — мальчик. Мне было по барабану.
Я предполагал, что племя, пришедшее по притоку, попытается здесь хотя бы переночевать, и что нам придётся выдержать осаду. Я полагал, что племя вряд ли задержится на долго, но подготовиться надо было.