— Ну, кто ещё хочет потрогать комиссарское тело?! — Спросил я. — Ты?
Я шагнул вперёд. Ближайший ко мне мужик попятился и, наколовшись задом на выставленное кем-то копьё, вскрикнул, подпрыгнул и понёсся назад по только что пройденной ими дороге.
— Или ты?!
Я шагнул к другому. Теперь уже вся толпа, вместе с бабами и детьми понеслась вниз по склону, не разбирая, где тропа, а где заросли.
Обернувшись назад, я не увидел стоящих противников. Кто-то ещё был жив, но легко раненых я не наблюдал. Стрелы, в основном, торчали из живота, груди, из шеи, или из головы.
Не подходя близко, я добил раненых своим копьём, в том числе и Ларга.
Подойдя к нему и увидев, что стрела торчит из его шеи, я сказал:
— Ты не успел. Мне жаль.
Я был почти искренен. Я не ожидал, что сложится именно так.
— Эй, вы, там! — Крикнул я по-русски. — Встречайте папочку.
— Урф! — Заорали в два голоса детишки.
Я замахал руками, разглядев их на «стенах» городища. И тут я увидел невнятный силуэт в наваленном под насыпью сухостое. Разглядев кошачьи глаза, я понял, что это Рысь.
— А….. Трусиха! В засаде сидишь, или драпать собралась? — Спросил я. — И тебе не стыдно?
Рысь вылезла из завала и, стыдливо опустив голову и прижав уши, подошла ко мне.
— Эх ты, — сказал я и получил удар стрелы в спину.
Я умирал долго и мучительно. Потеряв сознание от болевого шока, я провалился в огненную пустоту ярко красного туннеля и летел в ней, бестелесный и одинокий. Мне было так жаль себя, что я рыдал, изливая слёзы из несуществующих глаз.
Тела не было, но боль была повсюду. Я сам был пламенем и сам себя сжигал.
Мой полёт то прекращался, то возобновлялся. Меня, то несло вперёд, то кружило по сложной спирали и вокруг центра моего сознания. Это продолжалось бесконечно долго.
Нет тела — нет времени, и для меня в боли проходила вечность за вечностью. Боль становилась моей сущностью, моей оболочкой, и, наконец, моим телом. Боль сомкнулась вокруг меня и стала только моей. Внешний жар отступил и мне сразу стало легче и появились мысли. Вернее, не мысли, а образы.
Образы складывались из всплесков пламени, кипевшем в оболочке боли и пытавшемся вырваться наружу, разгореться и сжечь всё вокруг.
А что вокруг? — Мелькнула настоящая мысль.
И боль накинулась на эту мысль и порвала её на триллион кусочков. Теперь эта простая мысль существовала, но была везде, как атомы, заполнившего моё пространство вещества.
Что вокруг, что вокруг, что вокруг… Боль пульсировала, выбрасывая фонтаны огня.
— Это сердце, — подумал я.
Да, я почувствовал, что у меня где-то есть сердце. Где-то в центре меня. В центре боли. И я увидел его. Увидел огромный красный бутон цветка, медленно раскрывавший свои лепестки. Очень медленно. Бесконечно медленно.