Но с восходом солнца каждая тварь, овладевшая мной, просто исчезла, скрылась в потайных уголках моего разума. А проснувшаяся совесть уже во всю сжигает меня на костре презрения.
Я ждала звонка от него весь день, однако его не последовало. И на следующий тоже — тишина.
И ничего хуже, чем это противное спокойствие, быть не может. Потому что я знаю, что следует после затишья. Ничего хорошего.
Неужели его так взбесил наш крайний разговор?
Безусловно. Ведь я откровенно дала понять, что контроль ему подвластен не всегда. А зверь никогда не допустит, чтобы добыча играла с ним. Но я не добыча. И мне придется доказать ему это.
После душа я натягиваю на себя белую майку и трусики шорты, собирая на ходу волосы в свободную косу.
Спускаюсь на кухню, набираю стакан прохладной воды и, запрыгнув попкой на кухонный гарнитур, делаю неспешный глоток.
В этот момент раздается щелчок зажигалки Zippo, мгновенно разливая по телу леденящую дрожь паники.
Сглатываю остатки воды, слыша в девственной тишине слабое потрескивание сигареты, прежде чем до меня доносится табачный дым.
Как в замедленной съемке я поворачиваю голову в сторону незваного гостя и замираю. Вместе с ударами собственного сердца.
За столом сидит он.
Даже в тусклом освещении я вижу как равномерно вздымается широкая грудь мужчины, обтянутая белоснежной рубашкой с парой расстегнутых верхних пуговиц и закатанными по локоть рукавами.
Марат выглядит усталым.
Но в то же время неприступный. И совершенно бесчувственный. Как скала.
— Здравствуй, Тата.
Меня словно невидимой волной прошибает, когда я сталкиваюсь с холодным взглядом Хаджиева. Таким тяжелым и глубоким, что я едва не выпускаю кружку из рук и, чтобы не допустить этого, на ощупь опускаю ее в раковину.
— Я полагаю, сегодня ты не столь разговорчива? — раскатистый бас заполняет затянувшееся молчание, но ответа я так и не нахожу.
Волевые брови мужчины съезжаются к переносице, добавляя его каменному лицу пущей суровости.
— Я… я просто испугалась. Не ожидала тебя увидеть.
И это правда.
— Ждала кого-то другого? — удерживает под прицелом пронзительных синих омутов, жадно вдыхая дым в свои легкие.
— Никого, — прикладываю все усилия, чтобы мой голос звучал ровно.
Хмурится, зверюга, просверливая меня откровенным голодом, что заставляет его глаза металлом сверкать в полутьме.
— В правом нижнем шкафу. — Очередной приказ. — Достань то, что посчитаешь нужным.
Принимаюсь слезать со столешницы и только сейчас понимаю, насколько мое тело окаменело от переполняющего его волнения.
С трудом опускаю босые ноги на пол и открываю дверцу шкафа, где взору предстает эстетичная картина: множество различных бутылок с дорогим алкоголем.