— Спасибо, — женщина благодарит моего спутника и вновь переводит взгляд на меня. Нервничает. — Татьяна, мне очень жаль, что у вас произошла такая… тяжелая жизненная ситуация. Но, как вам наверное уже известно, Андрей официально усыновлен. Уже два года он часть нашей семьи…
Известно? Да мне ни черта не известно!
— Как это произошло? — слишком резко срывается вопрос с моих губ.
Женщина с трудом держит непринужденную улыбку. Я вижу, как ей это не просто. Мы сейчас обе напоминаем львиц. И цель у нас одна.
— Татьяна… Мы очень его любим и я бы хотела решить вопрос без истерик. Мальчику ни к чему лишний стресс. Вы понимаете о чем я? Если вы способны к разговору мы продолжим.
От ее слов меня еще сильнее колотить начинает. Боль становится невыносимо острой. Я не готова его вновь потерять. Не готова! Не оставлю…
— Таня, Агния Львовна не враг тебе, — Салим нарушает нашу молчаливую перестрелку взглядами.
Я перевожу свое внимание теперь на друга Хаджиева, который автоматически становится для меня раздражителем.
Но мне нечего сказать. Поэтому я сохраняю тишину, отчаянно сжимая в кулаках дрожь напряжения.
— Послушайте, моя дорогая, я не желаю вам ничего плохого. Я лишь хочу попытаться поговорить, чтобы вы поняли: мальчику здесь хорошо. Вы ведь должны понимать, что за последние два года он привык к новой жизни. Теперь его дом…
— Он мой! — сглатываю.
Агния прочищает горло, демонстрируя свое заканчивающееся терпение. Плевать. У меня его давно уже нет.
— Для начала вам необходимо найти с мальчиком контакт. Вы чужой для него человек, но если пообещаете вести себя разумно, то я разрешу приходить, играть и проводить время с моим сыном, — женщина больше не старается быть мягкой.
Она четко показывает мне на мое место.
На долю секунду ее беспристрастная маска соскальзывает, но мне этого достаточно, чтобы понять одну простую вещь. Агния не хочет. Не хочет видеть меня: ни в своем доме, ни рядом с Тимкой. Ее заставили пойти на такой шаг. И я даже знаю кто.
На мгновение в голову закрадывается мысль воспользоваться приближенным положением к Марату, тем более один рычаг давления у меня точно есть, но я тут же напоминаю себе что он за чудовище и выбрасываю эту идею в мусорный ящик.
Справлюсь и без него.
Делаю глубокий вдох и пытаюсь успокоиться. С одной стороны я понимаю, что должна с благодарностью целовать ноги и руки этой семье, ведь мальчик действительно живет в хороших условиях, но с другой… Он единственный, кто у меня остался. А отдавать мне его никто не собирается. Я не дура.
И да, я ревную. Очень. И как бы себя не умоляла принять все как есть, не получается. Потому что теперь во мне разгорается отчаянное желание забрать своего брата и уехать от всего окружающего нас дерьма как можно дальше. И если для этого мне придется быть вежливой и сговорчивой, так тому и быть.