– [Первый вопрос всегда должен быть: о чем?]
– О чем я сижу здесь? О чем запах немытого тела? О чем шелушиться кожа на нем? О чем головная боль? Алкоголь – это ж счастье в кредит. Мы все спины не разгибаем, мучаемся, добиваясь мимолетной блажи, а тут – наоборот. Посижу, значит, еще чуть-чуть, раз все по справедливости.
Но тут уже не я, а сама батарея прижалась к моей спине, сдавила ее и пустила горячие струи воды мне в кровь. Вспорхнувшие от дуновения ветра, шторы над моей головой волнами сейши легли на потолок. Багровея, они шли мелкой рябью от дыма, а их вельвет порос сосудистой паутиной. Плавно спускаясь, занавеси срастались, образуя обволакивающий меня вакуум. Я возвращался в плаценту.
Окружившая меня живая ткань крепла, а вода из труб переполняла тело. Вместе с телесными жидкостями, она сочилась из моего носа, рта, ушей, глаз и, вероятно, ануса. Я задыхался, скреб ногтями скорлупу. Бил плечом и изо всех сил упирался ногами, пока она не дала трещину. Оторвав спину от пуповин батареи, я вырвался из яйца наружу.
Это была уже не тесная кухня питерской квартиры. Я оказался на луне. Опять. Из низины ближайшего оврага вырос знакомый силуэт. Я переступил босой ногой острые осколки. Ему навстречу.
– [Вот он… мальчик. Мясной ключик, человек-проводка.]
Как когда-то, при виде приближающегося Нини меня перестали слушаться ноги, и я присел на корточки, словно пал ниц. Он остановился совсем рядом – полы его халата скользнули по моему лбу – и скомандовал: «[Идем]». К ногам вернулись силы, я встал и подался за ним.
Мы двигались медленно и неизвестно куда. Он со мной не заговаривал, поэтому я бубнил себе под нос кириллицу, пока в сотне метров от нас не разглядел человекоподобное создание. Посреди безвоздушной степи стояла женщина за разделочным столом и ребром ладони нарезала тонкими ломтиками репчатый лук.
– [Это моя жена. Она режет без ножа.]
Я смотрел на нее и не осмеливался подойти ближе, подозревая, что, попробуй я заглянуть ей в лицо, голова ее противоестественно вывернулась бы, как у совы, ко мне затылком, но и затылок этот, и фартук, и платье до щиколоток – все в ней было мною узнано.
– Ты ведешь меня к ней?
– [Подалее.]
Минут через двадцать – женщина к тому времени потерялась из виду – мы остановились у огромной впадины. То, что я принял за ступенчатый кратер, оказалось греко-лунным амфитеатром под открытой Землей. Мы стояли над гладкой котловиной, бывшей от случая к случаю сценой или ареной, в центре которой встали рядком, развернувшись к трибуне, семеро обнаженных женщин и мужчин. Нини ткнул в их сторону острым подбородком и бросился к ним с утеса не как в бездонную пропасть, а как в песочницу. Сел он мягко – халат за ним поднял облако серой пыли – выпрямился и кивком позвал за собой. Не решившись прыгать солдатиком, я попытался ящерицей спуститься по едва ли не отвесной скале, но в самом же начале сорвался и покатился кубарем вниз, и вращался бы еще долго, если б не был заземлен тапочкой Нини. Он снял с меня ногу и выжидающе надо мной завис, но путешествие было так утомительно, что встать недоставало сил.