Через четыре дня после обыска Арнгейеры вернулись в Варгану, словно бы ничего и не произошло. Стефан приступил к вверенным ему полномочия, возглавив счетную палату. О былой дружбе между нашими семьями и речи быть не могло. Но и вражды не было. Интуитивно отец и Стефан теперь сторонились друг друга. Я все гадал, куда делся Милош Арнгейер: казнили его или теперь император использует его так же, как Инесс — шантажирует им Арнгейеров? Но у императора все же имелись и другие рычаги давления на них — их собственные жизни и Милана. Скорее всего о судьбе Милоша мне теперь никогда не узнать.
Оставалась и еще одна нерешенная проблема — Глеб Быстрицкий. Как я и полагал, он не выдал Родомира. Отец ездил к нему несколько раз уговаривая и по-хорошему, и по-плохому, но тот стойко молчал. А допрос Родомира конечно же ничего не дал. В то время, когда меня подстрелил Родомир был в Карпосе, у него было много свидетелей, что он не покидал своего графства несколько месяцев. Теперь нам оставалось только дождаться приговора.
Дни были похожи друг на друга, как близнецы: я ходил в школу, каждый день тренировал и тело, и чародейскую силу. К концу недели отметил, что моя категория подросла еще на одну шкалу.
В школе без Григанского и Быстрицкого стало спокойно, и даже слишком. Все вокруг стали до противного приветливыми и дружелюбными, та же Жанна Клаус то и дело пыталась зазвать меня к ним за стол во время обеда.
Деграун и вовсе в первый день моего возвращения пытался завести со мной разговор о произошедшем на дуэли. Говорил со мной так, словно мы если уж не друзья, то точно старые приятели и кажется даже нацелился на то, что теперь его другом буду я. Но мне его общество едва ли было интересно, поэтому без всякого зазрения совести я его отшил. Мне вообще общество кого-либо из одноклассников было теперь не интересно. Все что меня волновало — доучиться последние четыре месяца и сдать экзамен.
С Милой мы не общались и даже не здоровались. Она теперь сидела с Жанной Клаус, после той вечеринки они теперь стали не разлей вода. Мила несколько дней то и дело бросала в мою сторону молчаливые, печальные взгляды, наверное, ожидала, что я захочу обсудить тот конфликт или возможно помириться, но мне этого делать не хотелось.
На третий день она таки решилась и подошла ко мне во время обеда, робко посмотрела и нерешительно села рядом, за столом сидело еще несколько одноклассников и стоило им наткнуться на мой взгляд, как они интуитивно отодвинулись подальше от нас. И когда мы остались почти наедине, Мила грустно произнесла: