Она кивнула в сторону стульев. В первом ряду у окна, полуобернувшись к нам, сидел Геннадий Григорьевич и лёгкими жестами руки пытался привлечь наше внимание. Я кивнул ему приветственно, хотя, признаюсь, мне сейчас было не до редактора и не до его знаков.
— Вы работаете учителем? — спросил я, вновь поворачиваясь к девушке.
— Великолепная проницательность.
— А по какому предмету?
— Русский язык и литература.
— Мой любимый предмет. Пригласите меня как-нибудь на урок, с удовольствием поприсутствую.
— Сейчас каникулы.
— Тогда после каникул.
Чем дольше мы говорили, тем меньше мне хотелось, чтобы этот разговор закончился, но, увы, всему приходит конец, и девушка вздохнула:
— Идите же наконец. Или вам будет плохо.
— Действительно, — согласился я, — нельзя заставлять ждать редактора газеты, особенно если у тебя есть на него планы.
Она улыбнулась, но промолчала, а я так и не понял, насколько она оценила мою очередную глупость.
Лавируя между стульев и уворачиваясь от обращённых ко мне вопросительных взглядов, я добрался до Геннадия Григорьевича.
— Знал, что вы придёте, — сказал он уверенно и указал на стул рядом. — Садитесь. Специально для вас занял.
Я сел. Вопросительные взгляды продолжали меня ощупывать. Я положил на колени сумку с ноутбуком, забарабанил по ней пальцами, чувствуя, как потихонечку начинаю утопать в раздражении от настырности этих взглядов; ещё немного и утону совсем, но Геннадий Григорьевич спас меня. Он встал, поднял руку, призывая к тишине, хотя зал и так выдерживал молчание, и произнёс:
— Друзья мои! Хочу представить вам гостя нашего клуба: Нелюбович Роман Евгеньевич. Прошу, как говориться, любить и прочее. Повестка сегодняшнего дня остаётся прежней, но если останется немного времени, мы с удовольствием послушаем его произведения.
Раздались лёгкие хлопки, и взгляды из вопросительных перешли в разряд оценивающих, особенно со стороны женской половины собрания. Я посмотрел в сторону двери. Моя удивительная незнакомка разговаривала с молодым мужчиной. Высокий, элегантный, на шее чёрный платок, узкие расширенные книзу брюки, ботинки с удлинёнными носами — совершенный декаданс прошедшего столетия. Мужчина сложил руки на груди, именно сложил, а не скрестил, и, разговаривая, обводил зал взглядом. На миг наши глаза встретились и словно споткнулись друг о друга. Он вздрогнул и быстро отвернулся, а я почувствовал слабость, собственную слабость… или даже ущербность. Я не понял, откуда взялось это чувство, потому что до этого оно никогда ко мне не приходило и мне стало немного неуютно.