Аркашка повёл меня не по улице, а вывел на задворки. Интересно смотреть на крестьянские усадьбы со спины: тёмные от времени и непогоды глухие бревенчатые стены дворов, стожки сена, картофельники, иногда просто заросшая бурьяном земля. Чуть поодаль небольшое коровье стадо и мужичок с кнутом, рассматривающий нас как некую экскурсию. Мелкая собачонка начала гавкать, коровы повернули головы в нашу сторону, а мужичок наоборот отвернулся, потеряв к нам интерес. Вот и пойми их всех.
Мы остановились. Аркашка покрутил головой, выбирая направление, и кивнул: сюда. По узкой тропинке, протоптанной меж картофельных гребней, мы вышли к хозяйскому подворью. Первое, что бросилось в глаза, скособоченная банька с заколоченным фанерой окошком. На ум пришла моя домушка, когда я впервые её увидел. Далее у двора с просевшей крышей широкая поленница и куча навоза, возле которой стоял гусь. Мне стало смешно. Менее всего ожидал я увидеть такую картину, как гусь на фоне кучи навоза.
— Ой, Аркадий, ты что ль? — со двора навстречу к нам шла бабка. — А с тобой кто? Не вижу отсюдова…
Бабка походила на большую сдобную плюшку, только сахарной присыпки не хватало. Зато был платок, чёрный рабочий халат и валенки. Валенки меня удивили более всего, они смотрелись на бабушке как лыжи на фигуристе — большие и совершенно нелепые. Как вообще можно ходить летом в жару в валенках — не понимаю, но бабушка ходила, к тому, же ходила шустро и без стеснения.
— Здравствуй, баб Кать. Это друг мой, Роман. Мы вместе работаем.
— А, вона как. Ну, проходьте в избу, чайник только вскипятила.
Аркашка повернулся ко мне.
— Чайку попьём и приступим.
— А сразу приступить нельзя?
Аркашка замялся.
— Не принято так. Надо сначала чаю попить.
Ах да, конечно, мы же в деревне, а в деревне всё как в сказке: напоить, накормить, в баньке попарить, спать уложить и лишь потом всё остальное.
Внутри изба оказалась чистой, ухоженной и старомодной. По стенам висели самодельные полки, выкрашенные в ужасный синий цвет; стол застелен клеёнчатой скатертью, по краям ободранной; такие же ужасные и старые табуретки; половички, печка… Чайник. Чайник был электрический, новый и я усмехнулся: ну хоть что-то из реальной жизни.
— Садись, Аркадий, и ты, сынок, не ведаю, как звать, уж прости, тоже садись.
— Я ж говорил, баб Кать, Романом его зовут.
— Да по мне хоть Иваном, — отмахнулась бабка, подвигая к нам сахарницу с кусковым сахаром. — Вот чаю пейте, поди в горле усохло всё.
— Да что ты, баб Кать, мы ж на автобусе, — наливая в чашку кипятку, сказал Аркашка. — Коли тут усохнет?