— Странно вы рассуждаете. Если мне не нравится Маяковский, значит, он неправильно пишет?
— Ну, допустим, Маяковский классик, ему можно.
— Вы даёте Маяковскому право писать неправильно? Удивительно. А почему этого нельзя делать какому-нибудь Иванову? Никто же не знает, возможно, он тоже станет классиком.
— Вполне возможно, согласен. Однако он ещё не стал им.
Гуляли мы долго. Говорили о современных писателях, о поэтах. Вспомнили классику, но лишь в сравнении с современностью. Потом перешли к кино. Анна, к моему удивлению, совершенно не переносила многосерийные теленовеллы, по которым сходят с ума все женщины мира. Она назвала их мёртворождёнными, причём обвинила в этом не только режиссёров и сценаристов, но и актёров. Я привёл в качестве удачного примера «Унесённых ветром», но и здесь Анна нашлась, сказав, что испортить гениальное произведение может только команда гениальных бездарей.
Мы прошли узкими улочками до самого рынка. Анна показала свой дом — красивый одноэтажный коттедж с высокой мансардой и широкой открытой верандой. На этой веранде, наверное, хорошо пить чай. Уже изрядно стемнело, но я сумел разглядеть и стол, и плетёные стулья вокруг него. Всё как у Чехова — почти как у Чехова, ибо у него вместо мансарды был мезонин.
В гости Анна меня не позвала, а самому напрашиваться на чашку чаю я не решился. Я уже обжёгся раз, предложив ей стать моей музой, во второй раз такой ошибки я не допущу. Анна права, необходимо время, чтобы узнать друг друга лучше, понять, особенно учитывая разницу в возрасте и материальном положении, поэтому мы ограничились тем, что посидели на лавочке возле калитки. Поговорили немного о кошках, я признался, что одна такая особь проживает со мной, и питается исключительно рыбой и моими нервами. А потом мы попрощались.
Дождавшись, когда Анна скроется в доме, я перешёл на другую сторону улицы. Уходить не хотелось, и я встал за толстым стволом пожилой липы, так, чтобы свет от фонаря не падал на меня. В окне слева зажглась лампа. Я пригляделся. Надежда и воображение нарисовали женский силуэт, но розовые занавески сделали его расплывчатым, почти невидимым. Я тряхнул головой, снова пригляделся — силуэт пропал. Наваждение какое-то. Это от усталости, пора возвращаться. Насыщенный сегодня выдался день.
В «Пужанском вестнике» вышла моя повесть. Не целиком, начало, но Геннадий Григорьевич обещал опубликовать её полностью. Повесть небольшая, в жанре исторической драмы. Я написал её едва ли не в начале своей литературной деятельности, и чем уж она понравилась Арбатову не представляю. Сюжет неброский, идея тривиальна, язык, персонажи, образы — всё как и положено на уровне начинающего автора. Тем не менее повесть вышла и меня это радовало. Если дело и дальше так пойдёт, я стану местной знаменитостью, звездой местечкового масштаба.