И первым начал рассказ о себе.
— Крестили Седым. В Улье третий год, так что не фраер. Два года после заезда в хату, бугрил в Мирном на погрузке. За эту тему можешь Гангрену спросить. Потом захотелось жизни другой, в общем подняться. Подался в рейдеры, год бродяжничал у Конопатого. Там по-разному было, но в основном за шухером приглядывал. Так что высоко не поднялся. В последнем рейде нарвались на бродяг не местных, в общем зарамсились и нормальная тема проканала, но на шум твари подкатили. Так что в натуре, сорвался только я, остальные на харч зверью пошли. Сейчас хочу снова приподняться, от того и подался в охотники.
Замолчав, Седой перевел взгляд на Чеха. На что, засмущавшись и покраснев тот спросил.
— Так а что, все как на духу говорить?
Но под двумя парами требовательно смотрящих на него глаз еще больше стушевавшись, негромко произнес.
— Да понял я, что глазами давите.
Затем, опустив взгляд в пол, заговорил негромко.
— Я эта, год назад сюда попал. За год как-то все не клеится нормально. То одно, то другое, короче нормальной жизни и нету. Вон, кушаю за Настин счет, стыдно, совсем как не мужчина. Я разный работа здесь делал, дом строил барыге местному, потом еще другому человеку, я каменщик. Немного денег подсобрал, оружие купил, хочу нормальный работа делать, как мужчина. И эта, Настя, ты извини меня, я правда как ты и сказала, как женщина увижу аж нехорошо мне, я ведь так за год здесь не с одной не был.
Его перебил Седой, вопросом.
— Чех, ты не за хотелки тарахти. Лучше скажи, ты там у себя в прошлом, воевал?
Мужчина, сглотнув и тяжело выдохнув, ответил.
— Нет, не воевал. У всех, если … значит воевал, да головы резал. У нас семья не богатая, я как подрос, школа закончил, все по шабашкам ездил в Россию, хорошо брат старший научил кирпич класть, каменщик я. Нам деньги сильно надо было, у нас систра младший заболела мы три года на операцию в Германию собирали. Хорошо вся родня помогла, а то сколько не работай все мало, сильно дорогая эта операция. Мне повезло, я как сюда попасть, деньги что за работу там дали успел перевести.
— Складно базаришь, аж слезу вышибает. Тебя послушать так ты все из прошлого помнишь, тарахтишь как в цвете.
Прервал монолог мужчины Седой. Чех, проведя рукой по своей рыжей бороде, немного засмущавшись, ответил.
— Нет, не помню, знаю. Может и к лучшему так делать, а то сердце не выдержит, семья это для … все. Я, когда работа кладка делаю, думаю много, вот про себя все как в книжке и знаю.
Немного помолчав, мужчины перевели свои вопросительные взгляды на замершую с полупустым бокалом с соком, Настю. Поставив аккуратно бокал на стол, та, тяжело вздохнув, заговорила полушепотом.