— Говори как есть, Лизен, — вздохнула я. — Ты же меня уже знаешь.
— Когда Лау вели наверх… он упал с лестницы и сломал руку.
— Ну так веди его в лазарет. Осмотрим руку и наложим ему шину, если кость действительно сломана… Даже преступникам положена медицинская помощь.
— Как быть с охранниками, госпожа? С Бурдом и Солом?
— А что с ними не так? — я закатила глаза. — Они попадали с лестницы вслед за ним и тоже сломали себе что-нибудь?
— Нет, госпожа, — не понял моего сарказма управляющий. — Но Лау утверждает, что это они его столкнули.
— Где он?
Лау оказался в лазарете и старательно изображал умирающего: искривленные губы, зажмуренные глаза, страдальческое выражение лица.
Он расположился на центральной «койке» возле шкафчика с медикаментами, где должен был лежать Гхорр, тяжело раненый по его вине и пребывающий сейчас в лекарственном беспамятстве у самой дальней стены. Только там нашлось свободное место. Две другие кушетки были заняты бодрствующими Шедом и Яки. Перед моим приходом Шед вытирал голову маленьким полотенцем — очевидно побывал недавно в душе для рабов, — и торопливо отложил его в сторону.
Следовало признать: если бы я не читала разум Лау, как открытую книгу, то поверила бы в его страдания. Сломанная рука выглядела паршиво — неестественно изогнутая кисть, стопроцентный перелом. К счастью, закрытый. Но место повреждения раздуло опухолью неимоверно и приобрело нездоровый багровый цвет, как у куска сырого мяса.
— Госпожа… — прохрипел он слабым жалобным голосом, с видимым усилием делая попытку встать. — Простите, госпожа…
— Лежи, — лаконично сказала я и принялась изучать его травму, держась на расстоянии, чтобы не переступать границ густо-жёлтой, как свежая горчица, ауры. Мне было противно находиться рядом.
А Лау казалось, будто хозяйка начала поддаваться жалости и потому осторожничает.
«Да… да… добренькая тупорожка… — вкрадчиво, как удав, приговаривал его разум, возмутительным образом придавая этими мыслями болезненной гримасе Лау ещё больше искренности и убедительности, — …раненому рабу так плохо… жалей меня, жалей… ох, как же мне плохо… о-ох, да, да…»
Я невольно попятилась, шокированная открытием. Этот извращенец-социопат сломал руку… и при этом умудрялся получать от своей боли реальное эротическое удовольствие! Правда, по большей части катализатором возбуждения послужило осознание своей власти над ситуацией в сочетании с болью и моим «жалостливо-глупым» поведением. У него даже встопорщилась ширинка, которую прикрывало полусогнутое колено. Но эмпатии-то физическая преграда не помеха…