В инверторе есть один недостаток для того, к кому его применили и одно преимущество для того, кто его применил: ложные болевые импульсы не вызывают шока и поэтому не гасятся мозгом, как бывает при настоящих ранах, то есть боль адская и притом непрекращающаяся, ну, а преимущество — поверженный даже не может кричать, он просто хватается за поражённое место и лежит неподвижно, либо катается по полу. Что, собственно, я и проделал в следующие несколько секунд. Это, конечно, только тренировка, но такие зверства постоянно практикуются преторией, потому что автоматически достигаются сразу две цели — дерёшься по-настоящему, в полном контакте, так сказать, и заодно терпеть боль учишься.
Магон, посвистывая, выключил свой клинок, подобрал и мой, пройдя буквально в нескольких сантиметрах, поскольку никаких провокаций с моей стороны всё равно не могло быть, и только потом подошёл к букве «зю», которую в данный момент напоминало моё тело. Он достал из аптечки, висящей за спиной на поясе, обезболивающее средство и намазал бесцветную мазь на небольшой участок кожи на лодыжке. Что и говорить, македонианские средства войны и мира действуют с одинаковой скоростью и эффективностью в обоих направлениях, боль моментально прекратилась, и я смог подняться на ноги. Правда, кожа на двадцать минут потеряла чувствительность, но на подвижности это никак не сказывалось.
— Хорошая тренировка получилась сегодня, — пробормотал я, получая из рук Магона свой меч.
Он в ответ только мерзко ухмыльнулся. Ему-то что! Теперь мне разгребать гору бумаг, отчётов, докладов и прочей бюрократической чепухи, доставляемой нашими агентами и курьерами Империального Союза, а ему — спать целый день или неспешно прогуливаться по горам, создавая видимость усиленного несения службы, лишь изредка выходя на связь через коммуникатор. Хоть бы наши подопечные, за которыми мы наблюдали всё это время, затеяли внеочередное прочёсывание леса! Впрочем, позавчера было наоборот, так что обижаться нечего. Но, несмотря на доводы здравого смысла, было всё же немного обидно, может, потому что Магон одерживал такие победы чаще меня, а может, по причине патологической неприязни к бумажным делам. Опустив голову, я побрёл к нашей «штаб-квартире» — лёгкой надувной палатке, не оглядываясь, и поэтому не заметив приближающегося курьерского флаера.
Он мог не таиться при подлёте к условленному месту, потому что «дорогие россияне» не рисковали оставлять секреты так далеко, а гора закрывала нас от лагеря, поэтому снял поле невидимости метров за двести от поляны. Боевая машина новейшей модели, только что принятая на вооружение, плавно опустилась на ту площадку, где мы с Магоном тренировались, Магон подошёл к ней встречать посланца. Услыхав тихое шипение двигателей, я развернулся и тоже направился к ним. Курьеры наведывались к нам раз в две недели, иногда с задержками, если не позволяла обстановка. Обычно они привозили продовольствие, боеприпасы (в основном, энергетические капсулы для световых мечей, десятками расходуемые в тренировках), новости из Империального Союза и забирали нашу отчётность, плоды трудов дежурного аналитика. Этот же, высокий худой мужчина в штатской одежде, но со значком праэтора на груди, вышел поспешным шагом, что-то сказал Магону, и тот знаком показал, чтобы я тоже принял участие в разговоре.