Всеми любимый изгой
"Чтоб быть справедливым возмездье могло,
Лишь злом воздавать подобает за зло."
Абулькасим Фирдоуси.
(Два месяца назад, до событий пролога)
Как оказалось, ничто не делится только на черное и белое. Мир в большей части имеет много красок, но в тот же момент он абсолютно серый и ничем не примечательный. Порой мне тяжело уловить эту грань между так называемым добром и злом, счастьем и болезненной утратой. Если бы сейчас мне задали вопрос — "Как ты относишься к жизни?" — я бы ответил, что утром отношусь к ней не так, как вечером, а вечером — не как утром, после обеда не так, как до него, и, предполагаю, в старости иначе, чем в молодости.
Небеса заволокли облака, черные, клубящиеся подобно дыму. Казалось, что вот-вот пойдет дождь, но вместо него на землю стелились узорчатые снежинки, напоминающие пух от тополей в знойную пору. Местами погода подходила для грусти.
Кладбище было пустым. Лишь я, преподобный из церкви Зена, читающий молитву, и маленькая девочка, сжимающая рукав моего пальто, стояли около промерзшей ямы с гробом на дне.
— Дядя Артур, — непонимающе прошептала Хейли, — почему дедушка лежит в этой странной коробке?
Ответа на этот вопрос у меня не нашлось. Смятение малышки и ее детский интерес, отражающийся на лице, давили на меня сильнее, чем все проблемы этого мира. Я прекрасно понимал, что рано или поздно мне придется ответить, но желание оттеснить девочку от ужаса крепко держало меня за горло, не давая проронить и слова.
Когда преподобный закончил свою молитву, он молча подошел ко мне и похлопал по плечу.
— Не буду говорить, что все будет хорошо, ведь сейчас это не так, — произнес преподобный Бран. — Крепись, парень, — дополнил он и вложил в мою ладонь половину медальона, нужного для принятия веры, а затем посмотрел в мои стеклянные глаза. — В такие моменты только человеку, понесшему утрату, решать… стоит ли верить во всевышнего.
Когда преподобный удалился, я внимательно осмотрел половину такого же медальона, что висел у меня на шее, а затем молча положил его в карман.
Взял девочку за руку, и мы безмолвно пошагали к вырытой яме. Присев над небольшой кучкой земли, я набрал немного почвы в руку и повернулся к Хейли.
— Малышка, — натянув кривую улыбку, произнес я, — повторяй за дядей Артуром.
На глазах ребенка стали наворачиваться жгучие слезы. Она молча присела рядом и набрала в свою миниатюрную ручку горку холодной земли. Я встал, а затем наклонился над ямой и высыпал содержимое ладони на крышку деревянного гроба.