– Я же говорил, можно просто спросить! – напоминает, тоже шёпотом.
Он… что? Всё-таки меня видел?
– Ты подглядывал за мной?
– Нет, – хмыкает. – Это ты подглядывала за мной.
– Твоё предложение спрашивать ничего не стоит! – не теряюсь.
– Почему?
– Я спрашивала тебя и не раз! Но твои ответы зависят только от того, какая шлея попадёт тебе под хвост!
Лео сперва замирает, потом заходится смехом так сладко, что заражаюсь и я – тоже смеюсь. Он переворачивается на спину, и через мгновение его лицо озаряется светом от экрана телефона. Он что-то печатает в поисковике и зачитывает результаты поиска вслух:
– «Шлея под хвост попала – говорят о человеке в неуравновешенном состоянии, проявляющем упорство, взбалмошность, самодурство». Спасибо, конечно, – благодарит, всё ещё посмеиваясь, выключает телефон и почти швыряет его на пол.
Ещё через мгновение Лео снова лежит на боку, лицом ко мне.
– Ты можешь ходить, – констатирую.
– В теории да. А что получается на практике, ты видела.
– И по какой причине эта практика случается только ночью?
– Не только ночью.
– Когда ещё?
– И днём, но только если дверь в мою спальню закрыта.
– Ты тренируешь мышцы?
– Да. В те дни, когда получается.
– А в те, когда не получается, мешает боль?
– Да.
Nils Frahm – Says
Мы лежим молча минут пять и слушаем, как легонько шелестит дождь по террасе.
– Эти… твои ночные тренировки… они как-то связаны с приступами?
– Напрямую связаны.
О Боже.
– Ты не можешь пройти реабилитацию после травмы, потому что мешает боль?
– Да.
Теперь я начинаю кое-что понимать.
– Ты поэтому так мало ешь? – соображаю. – Чтобы легче было ходить… по ночам?
– Ну… в том числе и поэтому.
– Почему ещё? – спрашиваю его, и сама боюсь ответов.
Он признаётся не сразу, но всё-таки делает это.
– Бывает, меня тошнит. А в теории может и не только тошнить.
Я догадывалась. Где-то очень далеко в подсознании мелькала такая идея, но она никак не вязалась с тем образом парня, мужчины, который сложился у меня из отца и Тьяго. Выращенный в моём сознании Франкенштейн из этих двоих только что не отрыгивает за столом, а в остальном – почти всё позволено, и таких понятий как стыд, неловкость, не дай Бог забота о комфорте того, кто рядом, о собственном образе в его глазах – это нечто немыслимое, не из нашей реальности. А Лео так сильно похудел, живя со мной, потому что почти не ел, боясь, страшась не напугать меня болью, а оттолкнуть рвотой.
Я и прижимаю ладонь к губам, и кусаю их. Я зла… то ли на себя, то ли на него.
– Сколько килограммов ты потерял с мая?
Лео молча пожимает плечами. В его ванной есть весы, но в его голову, конечно, мысль взвеситься не приходила. А может, и приходила, постучала, но ей не открыли.