Чего было никогда не отнять у Уолтера, так это его упрямой настойчивости. Юноша осознавал, что с ним происходит, но все, что мог сделать – это смотреть, не моргая, на режущий его глаза свет, становившийся с каждой минутой все ярче. Он хотел кричать, орать, разрывая легкие, даже просто стонать, но губы не слушались и из горла не вырвалось ни звука. Зато за пеленой этой беспомощности он ощутил нечто другое.
Его пальцы заскребли дощатый пол. Ресницы вздрогнули, и откуда-то из глубины его еще живого существа поднялось что-то теплое, больное, щемящее. Парень шевельнул кистью, потом попытался поднять правую руку. Та застыла в воздухе и рухнула, словно оборвали верёвку, удерживающую его конечность.
Но теперь Уолтер мог назвать то чувство, согревшее его холодеющее сердце, – это была надежда. Он медленно, как сломанный механизм, уперся руками в пол, помогая себе перевернуться на живот. Получилось не сразу, но кровь вампира делала свое дело, тело начало регенерировать. Даллас стукнулся подбородком, но боли не почувствовал.
Он не сводил горящих глаз с тонкой полоски света под дверью. Потом подтянулся, вытянув руки вперед, и еще раз. И еще. Его ногти со скрежетом скребли дерево, все рождающееся внутри естество сопротивлялось тому, что парень намеревался сделать. Но Уолтер полз, полз отчаянно, почти зло, цепляясь за свой разум – единственное, что принадлежало всецело ему. Страха больше не было, вместо него появилось совсем другое – обреченная ярость.
Достать до щеколды оказалось труднее, ноги все еще не слушались, и Уолтер дважды упал. Наконец дверь распахнулась, впуская свежий аромат утра, и его обдало огнем. Солнце впилось в него миллионами раскаленных игл, доставая до самого нутра и выжигая все напрочь. Уолтер хотел зажмуриться, инстинктивно защищаясь, но не смог.
Он вывалился на крыльцо и солнечное пламя полностью поглотило его, уничтожая слабое тело новообращенного. Боль разбудила дремавшую способность полностью функционировать, та боль, что еще соединяла его с миром живых и которая должна была навсегда исчезнуть вместе с его человеческим обликом. Уолтер закричал, хрипло и надрывно, размыкая непослушные губы. Он кричал, корчась в ярком свете восходящего алого шара, а глаза так и оставались широко распахнутыми.
Напряжение, повисшее в воздухе, было столь густым, что его словно клубничное желе можно было нарезать ломтями. Все молчали, понимая, что ситуация загнала их в угол, и только острый, как лезвие, кончик хвоста инкуба нервно дрожал в воздухе.
Даллас выжидающе молчал. Закинув ногу на ногу и опустив сверху сцепленные в замок тонкие пальцы, он следил за единственной важной фигурой. Вампира мало интересовали остальные присутствующие, ценность имела только она, его некроведьма. Именно его, в этом он уже практически не сомневался.