При дворе царя Алексея Михайловича Симеон Полоцкий получил признание как мудрейший «философ», «вития» и «пиит». Фигура в контексте русской культурной жизни необычная и примечательная, он привлекал к себе внимание европейских интеллектуалов. Дворянин из Курляндии Яков Рейтенфельс в своей книге о «Московии», предназначенной для тосканского герцога Козьмы, поведал среди впечатлений и о своем знакомстве с Симеоном Полоцким, отметив те черты его духовного облика, которые он, как европеец, не мог не оценить в жителе русской столицы: «(...) монах Базилианского ордена, по имени Симеон, в высшей степени преисполнен латинской учености»[3]. Это первое в зарубежной литературе упоминание русского поэта было опубликовано вначале на латинском языке в Италии (Падуя. 1680). а затем на немецком — в Германии (Нюрнберг. 1687). Как поэта, богослова и издателя упоминает Симеона оксфордский профессор-лингвист, голландец по происхождению Г.-В.Лудольф в предисловии к своему труду — первой в Западной Европе ’’Русской грамматике’’ (1696): «Не так давно некий монах Симеон Полоцкий перевел славянскими стихами Псалмы Давида и издал их, как и многие другие еще богословские книги, именно Духовный обед, Духовный вечер, Многоцветный вертоград[4].
Симеон Полоцкий оставил огромное литературное наследие, значительная часть которого представлена в авторских рукописях и писцовых списках. В сущности за 16 лет его труда русская литература обогатилась новыми видами творчества (силлабическая поэзия и драматургия), идеями, жанрами, средствами художественной изобразительности. В русской поэзии XVII в. он занял положение бесспорного лидера и мэтра и стал основателем поэтической школы. Симеон принес в Россию воспринятую им из европейской эстетики барочную концепцию поэтического творчества, согласно которой поэт есть «переводчик слов и помыслов Бога»[5]. В студенческих записях Симеона присутствует следующее определение поэзии: «...nostra poetica nil aliud est nisi poema aut eloquium Dei ipsius est» («...наше поэтическое искусство есть ничто иное, как поэзия, или красноречие самого Бога»)[6] — положение, прямо соотносящееся с тем. что писали европейские теоретики XVII в. Писательство осознается как высший вид духовной деятельности, «как личный нравственный подвиг»[7]. С этим связана беспримерная плодовитость Симеона, его ревностное, подвижническое служение словесной культуре. Жизненное кредо Симеона — «Да не празден жизни моея иждиву время прилагая» (предисловие к «Вертограду многоцветному»). Его ученик, друг и помощник в литературных делах Сильвестр Медведев, живший в соседней с ним келье, свидетельствует: «На всякий же день име залог писати в полдесть (в четверку — Л.С.) по полутетрати, а писание его бе зело мелко и уписисто»