— Боюсь, не смогу относиться к вашим словам серьёзно, пока не представлю себе весь механизм, — покачал головой Себастьен.
— Извините, но я вообще не могу относиться к этим вот… иллюзиям серьёзно! — воскликнул Маркони. — Святой отец, не могли бы вы изгнать отсюда дьявола, я вот только не могу сказать, где у него гнездо, но ведь оно есть, это несомненно!
— Успокойтесь, — улыбнулась Барбарелла. — Вам ведь пока не причинили никакого вреда? Вот и посидите тихо. Послушайте их. Мне кажется, они хорошо говорят, оба.
— Не вижу ничего хорошего!
— Прекрати истерику, Патрицио, — отрезал Варфоломей. И мрачно глянул на Пьетро: — Сын мой, гласи. Поведай нам то, чего мы ещё не знаем.
Пьетро помолчал немного, видимо, собирался с мыслями.
Махнул рукой, и на беломраморной стене, над камином, вдруг высветились ярко-алые буквы.
Друзья, родичи, коллеги!
Случилось так, что неумолимое течение жизни лишило нас естественного покровительства владельцев — ни одного из семьи Донати ныне нет среди живых.
Наш дом назван музеем, все мы стали музейными экспонатами.
О нас заботятся — как могут. Но что значит тепло, холод или солнечный свет в сравнении с тем, что нынешние наши управители не знают о нас ничего? Они не связаны с нами узами крови, дружбы или долга, они просто выполняют свои служебные обязанности.
Эти люди не всегда помнят, кого из нас как зовут, кто был автором какого портрета и какого времени та или иная картина. При этом они берут на себя смелость рассказывать о нас другим людям, которые придут сюда, в эти стены, желая узнать больше о вилле Донати и её владельцах.
Между нами и забвением не осталось никого и ничего — кроме нас самих.
Раз уж волею Господа или каких других сил мы способны иногда возвращаться в эти стены — мы должны сделать всё, чтобы хранить нашу историю и отголоски нашей жизни. Пока о нас помнят — мы живём. Пока знают наши имена, пока знают, кто из нас когда жил и что сделал — мы живём.
Пусть в этих стенах звучат настоящие истории нашей жизни.
Холст очень хрупок, но написанное на холсте проживёт намного дольше, чем человеческое тело. Все мы уже дольше живём в виде образов на холстах, чем жили во плоти. И те из нас, кому это под силу, обязуются беречь и охранять остальных от всех внешних неблагоприятных обстоятельств, чтобы наша жизнь на холсте продолжалась как можно дольше. Необразованные люди отправятся в мир иной, а мы останемся здесь.
Те, кто готов разделить эти идеи, остаётся с нами до тех пор, пока захочет и сможет
Те, кто против — не сойдут со своего холста во веки вечные.