- Как ты меня нашла? - обреченно спрашиваю я, глядя на, стоящую на пороге, женщину.
- Это было не трудно, твоего бойфренда многие знают - хищно скалится моя мать. - Ну, впустишь, или, так и будешь, на пороге мать держать?
- Не пущу. Зачем ты пришла? Почему, просто не выкинешь меня из жизни, как когда то из дома?
- Ну, во - первых, кровь не вода. А во - вторых, дети должны помогать родителям, попавшим в трудную ситуацию, так ведь, доченька?
- Я ничего тебе не должна, мама - вздыхаю я, чувствуя, что опять боюсь ее, словно мне снова пять лет. - У тебя, все ситуации трудные, но страдают от них всегда, почему - то другие люди.
- Да мне нужно то. Всего триста тысяч, и ты меня больше не увидишь. Скажи своему другу, пусть купит тебе спокойствие.
Смех душит меня. Истеричный, переходящий в рыдания, хохот.
- Убирайся - говорю я отсмеявшись.
- Софья, доченька, прошу тебя - падает передо мной на колени мать.- Отчим твой меня на порог не пустит без денег. Проигрался он, долг требуют. Говорят, не отдаст - изуродуют.
- Мама, прекрати спектакль, на меня не действует уже давно, твоя, плохая, актерская игра. У меня нет матери, она отказалась от меня, а значит и отчима, нет. Не понимаю, почему ты этого замурзанного мужика боишься. Не может он тебя, в твою квартиру не пустить. Иди домой, и оставь меня в покое.
- Может. Я ему половину квартиры отписала.
- Чтобы мне не досталось? Хитро.- равнодушно говорю я.- Уходи мама. Ничего тебе тут не светит.За что ты так со мной? - спрашивает мать, глядя на меня полными слез, когда - то, самыми родными на свете глазами, в которых я всегда искала, хоть маленький отблеск любви. - Просто. Не люблю - говорю я и закрываю дверь Дрянь - кричит мать, колотя ни в чем не повинную дверь. Она уж и забыла, что выставила меня из дома, сказав те же самые, ледяные, шипастые слова. - Будь ты проклята, гадина.
Проклятья ее мне не страшны. Я и так проклята, с рождения. Проклята уродливой старухой, имя которой нелюбовь. Телевизор, включенный мной, заглушает грохот и крики. Побесновавшись еще полчаса, моя родительница покидает поле брани. Я победила ее. Впервые в жизни я чувствую омерзительное умиротворение и горько - соленый вкус пирровой победы. Уподобившись матери, я принимаю свое генетическое уродство - бездушие и полное безразличие к самому родному на земле человеку. Ром, найденный мною в баре Анатолия, помогает мне отвлечься от мыслей, лезущих в голову, отключает чувство жалости, накрывая тяжелым, алкогольным дурманом. “Ты, такая же, как она. Ни чем не лучше” - шепчет мне в душу пьяная совесть, и я, молчаливо, соглашаюсь с ней.. Она сидит в своем любимом кресле, укутавшись в смешной разноцветный плед, не взирая, на свалившуюся на город, липкую жару, наружу торчат лишь узкие ступни, с длинными пальцами. Я знаю, она стесняется их.