— Я думаю, — задумчиво начала она, не отрывая от меня глаз, — что тебе домой пора. Мала ты еще гулять где вздумается.
— Мне уже двадцать пять! — даже обиделась я, непонятно на что.
Она рассмеялась, причем так красиво, что я заслушалась.
— Да, тебе двадцать пять! — улыбнулась она, а потом нахмурилась. — Не только тебе плохо, детка. А я не люблю, когда плохо из-за помощи. Не правильно это, когда слово свое сдержишь, а тебе потом еще и боком оно выходит. Не по закону это. Ты, прости меня, потеряла я тебя, вот и мечется душа, по дому скучает.
— Что?
Она еще раз тепло улыбнулась, очень ласково, как умеют улыбаться только по-настоящему добрые люди.
— Интересная ты, есть в тебе что-то ладное. Ты только расти, люби, мудрей. Может еще и встретимся. А пока, прими мои благодарности. — Она чуть наклонилась вперед, а я вдруг поняла, что больше не слышу в ее голосе старческой хрипотцы. Теперь голос был явно молодым и… сильным. Да, пожалуй, это самое подходящее слово. В нем чувствовалась сила, какая-то потаенная мощь. Бывают такие люди, которые вызывают уважение одним своим видом и непоколебимой уверенностью, сейчас у старушки был именно такой голос, хотелось склониться в поклоне, как в древние времена.
А когда бабушка выпрямилась, я едва не вскрикнула.
Ее лицо стремительно молодело. В сети много роликов, где монтированы фотографии и показано, как человек стареет, так вот с бабушкой было то же самое только наоборот. Пока я, открыв рот, таращилась на нее, она резко положила ладонь мне на грудь, паралельно грудине, так что ее центр оказался на том самом месте, где кололо, и чуть надавила. Ни боли, ничего плохого я не почувствовала, только легкий толчок — и свет померк.
«Ну мы по-па-ли!» — выдала моя соображалка, отключаясь первой. А я еще слышала веселый, совершенной чистый женский смех.
Глава 2
Думали, у Вас печали? Вы просто новых не видали!
Нет в этом мире радости сильней,
Чем лицезренье близких и друзей.
Нет на земле мучительнее муки,
Чем быть с друзьями славными в разлуке.
Рудаки
«Чего лежим? Кого ждем?» — расталкивала меня моя соображалка.
Я с огромным трудом разлепила глаза, казалось, что на веки навесили пудовые гири. Голова не просто болела, она трещала по швам. В глаза бил солнечный свет, причиняя не самые приятные ощущения, такое чувство, что я выпила литр водки без закуски, причем залпом. Я заслонилась от навязчивого солнышка своей красной ладонью. Секунда, другая и до меня доходит…
С криком, ужаленного кролика подскакиваю и смотрю на свои руки. Знаете, есть такое выражение «ну, что сказать, когда нечего сказать». А что сказать, когда с языка рвется очень много чего, прием не слишком вежливого и позволительного в приличном обществе?