– Я тебе не «эй» и не «ты»! Прошу обращаться со мной уважительно! – гневно произнесла Надежда Сергеевна и выбежала из комнаты к смущению присутствующих.
Позже дочь Аллилуевой Светлана писала (видимо со слов очевидцев, так как ей в то время было всего 6 лет): «На реплику Сталина никто не обратил внимания и не придал ей серьезного значения». Но Надежда Сергеевна отреагировала на нее крайне болезненно. Возможно, если бы на ее месте была грузинка, то она спокойно восприняла реплику: грузинки того времени чаще всего находились в тени мужа, были послушны его воле и не вмешивались в его служебные дела. А если бы на месте Аллилуевой была русская баба, она ответила бы ему такой же, а может быть еще более хлесткой дерзостью. Но у Аллилуевой не было грузинской крови, а русская кровь присутствовала в таком ничтожном количестве, что не могла оказать влияния на особенности ее характера и поведения.
Женское сердце податливо на мужскую ласку. Возможно, мир и спокойствие в семье были бы восстановлены от одного приветливого участия мужа. Стоило ему только подойти к ней со словами, к тому времени только что написанными поэтом и певцом Александром Вертинским:
Ты не плачь, не плачь, моя красавица, Ты не плачь, женулечка-жена, В нашей жизни все еще поправится, В нашу жизнь еще придет весна.
Но Сталин не был Вертинским, в его очерствевшем сердце не было места для сентиментальностей, и такие слова не пришли ему в голову. Ему было 53 года, и его пылкие чувства уже остались позади. Теперь его не трогали ни ее молодость (ей шел 32-й год), ни ее женственность, ни красота.
На вечере Сталин был не настолько пьян, чтобы утратить контроль над своим поведением и позволить себе такое неуважительное и неуместное обращение к женщине. Скорее всего Сталин, этот прагматик, сделал грубый выпад не бездумно и не вследствие плохого воспитания, а это был политический прием с целью спровоцировать ее на скандал и таким образом иметь основание для расправы с нею в будущем, как со своей оппоненткой. Позже в народе говорили, что к тому времени ее судьба была уже предрешена.
Можно представить, с какими чувствами Аллилуева возвращалась домой. Она понимала, что во власти Сталина было обвинить ее в государственной измене или других преступлениях и уничтожить мучительной смертью, не останавливаясь перед тем, что она мать его детей. Как позже отмечали современники Сталина, он заранее наметил ее на ликвидацию, как состоявшую в оппозиции к нему, но сначала хотел уничтожить ее морально. Мысль о застенках всегда вызывала у Надежды Сергеевны смертельный ужас.