За все свои жизни мне лишь раз встретился воин, готовый полностью уничтожить себя, но победить. Подобный поступок, это даже не инстинкт самосохранения, как у живых; это даже не страх перед смертью и неизвестностью. Это много больше и страшнее для разума, поэтому и духовных самоубийц не существует, а те редкие случаи, что случались лишь подтверждают правило.
И поэтому же я была уверена, что девочка-волк уже давно в местном Раю, но стоило развернуться спиной и двинуться на выход, как меня накрыло… Волна дикой боли, горя, страха, тоски и совершенно нелепой надежды. И это не было памятью тела! Ребекка чувствовала все это сейчас, услышав, что Хаурес присмерти, и это же ощущала я, потому что осколок ее души стал частью меня.
Юркнула в густые кусты у одной из дорожек, прислонилась спиной к дереву, и попыталась осознать, что пришла на место развоплощенной души. И… она помогла… рассказала…
Ребекка была «молодой» душой, то есть эта ее жизнь была второй. После первой она долго зализывала раны и не хотела снова проходить Путь развития. Сопротивлялась долго, не один век, но все-таки согласилась на жизнь волчицы в развитом мире, где ее ждет относительно мирная и спокойная судьба. Которая оборвалась так…
Юное создание оказалось не готово ник боли, ни к горю, ни к насилию… слишком много для духовного ребенка. Ее души уже нет, как нет вырванного из земли цветка, но вот осколок ее остался, как остаются невидимые в почве корни погибшего цветка. И этот осколок стал частью меня, последняя попытка сохранить хотя бы чуть-чуть. Души будут бороться за свою жизнь до последнего, и это был ее последний рывок. Под защиту сильной и старой сущности.
Девочка никогда бы не дала мне понять, что уже присосалась ко мне, как полип, в желании сохранить хотя бы такое, но существование. Со временем, с годами, моя душа полностью бы впитала обрывок развоплощенной души. Я и правда ее не ощущала, путая с памятью тела. Но тело — не скорбит! Не кричит мысленно от горя! Не умоляет о спасении! На это способен только разум, живущий или духовный.
— Твою же мать! — выругалась я шепотом, поднимаясь на ноги.
Вот так, пойдя на поводу у малышки, чье тело заняла, я и оказалась на крыше корпуса у трубы вентиляции. Спасать кого-то, вообще, дело не благодарное, а уж спасать незнакомого оборотня! Я прекрасно понимала, что в «детском» корпусе уже подняли тревогу. Знала, что нет ничего более глупого, чем оставаться в том же месте, где тебя будут искать.
Только каждый шаг, который отдалял от неизвестной реанимационной палаты, резал меня изнутри. Ребекка страдала, как могут страдать только дети, видя боль близких. Ей было больно, и эта боль не давала уйти.