Мой разум отказывался верить в то, что она говорила, но глубоко внутри рождалась понимание того, что это правда, истина, которую придется нести через вечность. Все еще надеясь на что-то, наверное, на чудо, я перевела взгляд на Джона, но он не смотрел на меня, словно находится не здесь, а где-то в другой, правильной вселенной. Только его рука, сжимающая мою ладонь до нестерпимой боли, говорила о том, что он все еще рядом со мной, в этом подавленном и сломленном теле…
А дальше все как в тумане. Дорога на Рену, молча в каком-то беспамятстве, тишине, мы с мужем не сказали и слова друг другу, просто не зная, что говорить. Я боялась даже смотреть на него, боялась дышать рядом с ним, хотелось рыдать, кричать, биться об стену, все что угодно, чтобы хоть как-то заглушить эту боль, залатать кровоточащие раны в самом центре груди. Мои дети… наши дети найдены, но вместе с тем, потеряны навсегда где-то на просторах бессердечного злого рока, некой шутки судьбы. Не верю в то, что думаю об этом, но мой мальчик, мой маленький Николас, оказался моим братом Питером, а моя дочь Элла, это я! Но как? Как такое возможно?
Поезд остановился, я как привязанная следовала за мужем. Орна, холодный, пронизывающий до самых костей воздух, дом, балкон, наша спальня и боль, боль, боль… съедающая меня изнутри. Джон вошел в спальню первым, я за ним. Он стоял ко мне спиной и думал о чем-то своем, я наконец-то решилась поднять глаза и взглянуть на него, на его поникшую спину, осунувшуюся плечи и спутанные волосы на затылке. Казалось, он не дышал, просто смотрел куда-то и ничего не видел. Внезапно, он направился к выходу, но остановился, обернулся и посмотрев на меня очень задумчивым взглядом всего миг, вернулся ко мне и прошептал, — я сейчас вернусь, — осторожно поцеловал в лоб, с ледяной маской на лице в виде напряженных скул и зубов стиснутых до едва ощутимого скрипа. Его веки были плотно закрыты, а между бровями залегла глубокая морщина.
Не прикасаясь ко мне больше, он быстро развернулся и вышел из комнаты, словно бежал от кого-то, бежал от себя, а самое главное от меня.
Если всю дорогу домой я держалась, не понимая того, что все-таки произошло, точнее не так, я понимала, но не хотела признаваться себе в этом. А сейчас, когда он ушел, такой холодный и далекий, сердце сжалось в неописуемой муке, легкие перехватил спазм, и тяжесть осознания всего происходящего безжалостным грузом упала на мои хрупкие плечи. Сжатые кулаки наконец-то раскрылись, а с ладоней потекла тонкой струйкой алая кровь от ран оставленных моими ногтями, которыми впилась сама же, пытаясь унять боль сердца, которое сейчас тоже кровоточило.