— Но ты же видел ее фотографию.
А Лассань продолжал:
«Доктор Лемер, который мог бы подтвердить нам эту историю, обустроился сейчас в Марокко, а его бывшая жена — как нас просветили, вторично вышедшая замуж — живет теперь на Юге.
Мы поискали подружек детства Эвелин и нашли троих, учившихся вместе с нею в школе, двое из них уже замужем и завели детей. Третья, друг семейства Ле Терек, живо отбрила нас:
— Все это ложь. И вообще, кому до этого дело?
Когда мы стали расспрашивать вторую, ее муж, присутствовавший при этом, запретил ей отвечать нам.
— Не вмешивайся. Ты же прекрасно знаешь, что это не принесет тебе ничего хорошего. Ко всему прочему вести расследование — дело полиции, а не журналистов.
Жена его умолкла и, как нам кажется, не без сожаления.
Разоткровенничалась только последняя из трех, продолжая во время беседы заниматься хозяйством.
— Все в школе, а потом и в лицее знали, что Эвелин больна и в любой момент может умереть. Она сама сказала нам об этом, и к тому же нас предупреждали о необходимости бережно к ней относиться. Об этом она тоже знала и говорила так: „Мне нужно сполна воспользоваться жизнью, поскольку не уверена, доживу ли до двадцати лет“.
Наши игры ее не интересовали. На переменах она забивалась в угол и о чем-то мечтала. Однажды — в ту пору ей было лет четырнадцать — она мне уверенно заявила:
— Я влюбилась, — и назвала имя одного очень известного в городе сорокалетнего мужчины, с которым мы почти каждый вечер сталкивались, возвращаясь домой из лицея. — Он не обращает на меня внимания, потому что принимает за несмышленую девчонку, но все равно будет моим.
Эвелин завела привычку последней уходить из школы, чтобы идти по улицам в одиночку. Если не ошибаюсь, дело было в декабре. Темнело очень рано.
Кажется, через месяц после нашего разговора она мне говорит:
— Все в порядке.
— Что?
— Ну, о чем я тебе говорила.
— Ты добилась?..
— Еще не совсем, но почти. Уже побывала у него дома.
Этот мужчина был холостяком и слыл — да и до сих пор остается — волокитой. Я не поверила Эвелин. И прямо ей об этом сказала.
— Ладно! Тогда проследи за мной завтра.
Я так и сделала. Он поджидал ее на углу, и они двинулись к дому, куда и вошли, затем там зажегся свет и задернулись занавески.
— Ну, что? Разве я тебе солгала? — спросила она меня на другой день.
— Нет.
— И недели не пройдет, как я стану настоящей женщиной.
Больше мне Эвелин об этом ничего не рассказывала, но я месяц спустя видела, как вечером она выходила из того же дома.
Знаю, что у нее были и другие мужчины. Однако потом она больше не откровенничала. И я ее не осуждаю, ведь она же была больна, не так ли?