Едва остановившись у церкви, мы с Зандером выскакиваем из машины и спешим внутрь здания. Большие массивные деревянные двери с грохотом распахиваются, пугая фигуру в белом, стоящую перед кафедрой в церковной апсиде. Мои ноги почти подгибаются, когда я вижу маленький гроб в изголовье скамьи, украшенный гирляндами подсолнухов.
Зандер хватает меня за руку и тянет за собой по проходу, мотая головой слева направо.
— Его здесь нет.
— Мистер Моретти? — зовет священник из апсиды. — Добро пожаловать. Я взял на себя смелость…
— Нет. Я не Алекс, — отвечает Зандер. — Так его здесь не было?
Теперь, подойдя ближе, я вижу, что священник очень стар, ему далеко за семьдесят, его лысая голова покрыта пигментными пятнами от старости. Его глаза затуманены катарактой и слезятся, что придает ему вид человека, постоянно находящегося на грани слез. Он качает головой.
— Боюсь, что сегодня утром вы прибыли первыми, — говорит он.
— Черт. — Зандер хлопает себя ладонью по губам. — Черт, простите, отец. Я не хотел... черт возьми, я просто перестану говорить. Ты возьмешь все на себя, — говорит он, подталкивая меня вперед.
— Мне очень жаль, отец. Мы вроде как потеряли Алессандро. Есть ли какой-нибудь способ перенести службу на некоторое время? Всего на час, пока мы будем его искать?
Лицо священника сморщивается в лабиринт глубоких морщин, в траурную маску, лицо, которое сморщилось от сочувствия слишком много раз, чтобы сосчитать.
— Мне очень жаль, моя дорогая. Если бы это был любой другой день недели, я бы, конечно, сказал «Да». Но сегодня суббота, а в придачу еще и канун Нового года. Сегодня у нас две свадьбы. Первые гости прибывают через час. Если Бенджамину необходимо провести религиозную службу, то, боюсь, нам действительно нужно начать прямо сейчас.
— Я не могу быть здесь без него. Я не могу... — Черт, было бы неправильно сидеть здесь на похоронах Бена без Алекса. Эгоистично, но я не думаю, что смогу пройти службу без него. Я не... я не чувствую себя настолько сильной.
— Если ты не останешься, то с Беном здесь никого не будет. Никого из тех, кого он знал, — говорит Зандер, его голос хриплый и неровный. Он борется со своими эмоциями, хотя и делает это великолепно. Его надломленный голос - единственный признак того, что парень борется. И он только что сказал одну вещь, которая позволит мне пройти через всю похоронную службу для маленького мальчика самостоятельно: с Беном здесь никого не будет.
Меня съедает заживо, тот факт, что он был один, когда умер. Сейчас я ничего не могу с этим поделать, но я могу остаться в церкви и быть здесь для него. Я могу остаться с ним, чтобы он не был одинок в этой части своего последнего путешествия.