Эллиот, сегодня я впервые ощутила трепет жизни внутри меня. Не волнуйся, я была одна, когда почувствовала это — никакого Рекса, чтобы напасть и украсть твой звездный час. Во всяком случае, не сегодня, но ему нравится иметь «залетевшего друга», как он меня называет. Он иногда такой странный, LOL.
Сегодня я иду к отцу на ужин. Это была трудная дорога, но мы, наконец, добрались туда. Думаю, что в основном он смущен тем, что у него есть эта респектабельная должность в университете, и в мой первый же год здесь, я забеременела. Линда думает, что он злится, потому что не смог предотвратить мою боль, но я не уверена в этом. Он топает по дому, хлопая ящиками и ворчит.
Что касается мамы? Она больше не игнорирует мои звонки, как делала в течение трех недель после того, как узнала об этом, и она перестала звонить моему отцу, чтобы кричать на него. Поговорим о дисфункциональности.
Знаешь, все думают, что у них в семье больше всего проблем, но когда смотришь дальше, видишь все трещины.
Ради моего здравомыслия надеюсь, что мы все сможем оглянуться назад и посмеяться над этим.
Надеюсь, ты в порядке. Я устала и готова снова вздремнуть.
Анабелль.
Эллиот,
Я думала о нашем разговоре в моей комнате о моем отце, и поняла, что не рассказала тебе историю — всего этого — о том, как я рассказала папе о ребенке.
Поэтому расскажу тебе сейчас, воспоминание немного выворачивает мой желудок.
Я потащила Рекса для моральной поддержки, к которой у меня были смешанные чувства. И знала, что папа разделается с Рексом, но надеялась не так быстро, знала, что их совместное пребывание в доме будет крышесносным. Но не хотела идти одна. Хотела, чтобы кто-то держал меня за руку, на всякий случай, так что он был моей поддержкой.
Я едва могла есть ужин, приготовленный Линдой, и не слышала ни одного разговора (в основном о борьбе). Потом, когда мы убрались на кухне и сели в гостиной, я сказала ему.
Я просто выпалила это, потому что, что еще можно сказать? Нет простого способа сообщить эту новость.
Папа встал со своего места, уставился на меня. Потом вышел из комнаты, выскочил на улицу. Он стоял снаружи, на холоде в течение добрых десяти минут, Эллиот. Он ругался. Много ругался — не представляю, что подумали соседи.
Папа не смотрел на меня, когда, наконец, вернулся. Он спросил одно: «Кто это сделал?». Если бы взгляд мог убивать, Рекс Гандерсон был бы мертв.
— Это не он, — сказала я.
— Это не я! Не делайте мне больно! — Рекс поднял руки в знак капитуляции, и если бы это не было так грустно, я бы расхохоталась.
— Это твой сосед, да?