Она никогда не позволяет себе нравоучений или проповедей в стиле “вот в наше время”, которыми нет-нет, да и грешат мои дядя с тетей. Тем более не накидывается с безосновательными упреками, как мать с отчимом, которых я вижу в лучшем случае дважды в год и даже рада этому. Она лишь улыбается, наливает мне свежесваренный ею в медной джезве кофе, придвигает вазочку с шоколадными конфетами ручной работы и потчует байками из своей жизни.
И байки эти, смешные о ее собаках, из которых Принц уже третий, страшные о военном детстве или удивительные о ее бывших клиентах, которым она буквально спасала не только лица, но и судьбы, стали для меня своего рода короткими поучениями, как надо или не стоит поступать в той или иной ситуации.
— И вот знаешь, смотрит на меня этот генерал — боевой, заслуженный, прошедший войну, и говорит: “Не попадешь в вену с первого раза — в этой палате больше ноги твоей не будет!” А я перед ним, ну что тот Принц против дога, но гонору-то ого-го сколько. И я ему отвечаю: “А спорим попаду? Тогда вы и остальным скажете, чтобы перестали носы свои генеральские от Анфисы Гавриловны воротить”. И представляешь, я ведь эти вены глазами иногда даже не видела, так глубоко они прятались, а все равно попадала. Рука у меня такая легкая. Была. Не то что сейчас. Эх.
Госпожа Светлозерская родилась за три года до начала войны. И детство у нее было не сахар, и оккупацию она пережила, еле выкарабкавшись после тифа, и родителей потеряла тогда-же, в те страшные годы. Воспитывала ее бабушка, как могла. Экономили на всем: на дровах, на одежде, которую и одеждой-то не назовешь — так, шитое-перешитое, ношеное-переношенное всей улицей, и, конечно же, на еде.
— Бывало, крапивы бабуля нарвет, меня за диким чесноком на пустырь или, если повезет, таким же диким щавелем пошлет, горстку муки, чтобы загустить, заболтает, то и ели. А уже если соседка яйцо свежее даст, чтобы болтушку туда запустить, так вообще праздник был. И ничего, выжили.
Работать Анфиса пошла в четырнадцать лет — санитаркой в больницу. Стыдно ей было сидеть на шее у бабули, что и так выбивалась из последних сил, чтобы прокормиться. А так, глядишь, перепадало из больничных харчей, да и одно-единственное платье, пошитое из трофейного куска ткани, не надо было марать, надела халат санитарки, считай, его и носила каждый день да на ночных сменах.
Медперсонала не хватало, вот и просили девчонку помочь по мелочи. Тут-то и выяснилось, что у нее “легкая рука”. А там она сама подала документы в медучилище, но работу не бросала. Днем училась, вечером бежала на ночную смену, со смены снова на учебы. Через день только домой прибегала переночевать, переодеться да бабуле помочь.