Лиза бездумно смотрит в окно на проплывающую зимнюю сказку — пушистые сосны, склонившие отяжелевшие от снежного покрова лапы, и стискивает холодные я — знаю, сам пытался совсем недавно отогреть их — руки.
— Надо по дороге забрать Принца, — устало вздыхает она. — Он ведь тоже в какой-то мере… наследство Анфисы.
— Не уверен, что он так им нужен. Ты думаешь, эта женщина захочет возиться с проблемным псом?
Она закрывает лицо руками и глухо бормочет:
— Мы… то есть я все равно обязана выяснить это именно сейчас. Чтобы потом не оказаться обвиненной в краже чужого имущества.
— Тут ты права. Сейчас заберем и предъявим. И не переживай. Я уверен, что им все равно, что станет с Принцем.
Мы заскакиваем по дороге в клинику, где соскучившийся за пару часов тойчик вовсю вытанцовывает вокруг Лизы, радостно повизгивая и вымогая ласку.
А я, попросив буквально минуту, захожу в наш с Борисовичем рабочий кабинет и на всякий случай беру несколько пустых бланков и печать клиники. Ну не верю я, что тетка, скандалившая из-за меню на поминальном ужине, согласится взять на себя обязательство присматривать за стареньким, капризным питомцем, который, судя по всему, явно терпеть ее не может.
До дома госпожи Светлозерской всего несколько кварталов, но я еду очень медленно, чтобы дать Лизе немного времени собраться с мыслями перед очередным раундом крайне неприятной встречи.
— Егор, спасибо тебе.
— Лиза…
— Нет, дай договорю. Я очень благодарна тебе за поддержку в эти дни. Знаешь, я больше всего боюсь одиночества. И дело не в том, что я не знаю, чем занять себя, когда остаюсь одна. У меня есть учеба, есть подруга, есть тетя с дядей. Но иногда… Иногда мне кажется, что я одна в целом свете. И мне становится страшно. Страшно и дико холодно. Будто я внезапно упала с причала в темную воду и не знаю, в какую сторону надо двигаться, чтобы глотнуть воздуха. И барахтаюсь, барахтаюсь, а с места не сдвигаюсь. Анфиса была тем ориентиром, глядя на который я думала, что вполне можно быть одной и жить при этом полноценной жизнью. Но я, очевидно, не такая.
— Конечно, ты не такая. В тебе столько любви и нежности, что их невозможно запереть в такой хрупкой девушке. Они просто не помещаются и пытаются вырваться наружу, — говорю я тихо, не поворачиваясь к ней. — И это нормально. И совершенно естественно. Потому что на самом деле люди, в своем большинстве, так же, как и собаки, ты уж прости за такое сравнение, — стайные существа. Им нужен кто-то, о ком можно заботиться, кого можно и нужно охранять, с кем вместе теплее даже в такую погоду. Одиночкой человек становится чаще всего не потому, что так сам хочет, а потому, что вынуждают обстоятельства. И я думаю, что твоя Анфиса не всегда была такой. Иначе не пришло бы с ней проститься такое огромное количество народа. Ее любили.