Потому что во многом благодаря обоим моим принцам и царице я поняла одну простую вещь. Иногда мы принимаем за любовь отчаянное желание что-то удержать рядом с собой. Привязать к себе узами чувства вины, благодарности, жалости, сострадания или же навязанными обязательствами. И что настоящая любовь может быть строга с тобой, как Егор, который по-прежнему ставит миску с кормом для Принца на весы, прежде чем выдать утреннюю или вечернюю порцию неисправимому обжорке. И при этом сострадательна и великодушна, даже когда этот негодник умудряется в очередной раз утащить что-то из мусорного ведра, а потом всю ночь устраивать нам ежечасное веселье с мытьем полов. А еще она благородна и мудра, как наша Шамаханская царица, что терпеливо сидит рядом со страдающим под капельницей бедолагой, мурлыча ему что-то успокаивающее.
А еще она щедра. И умеет прощать. Как Анфиса, которая оставила сыну предавшего ее мужчины и собственной сестры то, что может помочь ему обрести свободу. Если она ему нужна, конечно.
— О чем задумалась, солнце мое? — легко целует меня Егор под одобрительный свист группы шумных подростков.
— О том, как сильно я тебя люблю, — честно отвечаю я.
— И я тебе. До сих пор благодарю того кошака, благодаря которому состоялось наше знакомство.
— Как он там, кстати? По-прежнему выходит на прогулки, пока хозяйка не видит?
— Нет, после второго случая я сказал, что отниму у нее этого бродягу, если она не поставит на окна специальные решетки. Больше не сбегает. Так что, присмотрим художника?
Мы не спеша прогуливаемся по мощеной мостовой, плотно заставленной мольбертами. Улыбаемся, рассматривая некоторые очень меткие шаржи, иногда задерживаемся, чтобы похвалить чей-то пейзаж, показав большой палец, прицениваемся к небольшим портретным наброскам, и вдруг…
— Егор, ущипни меня.
— А что случилось?
— Ты видишь это?
— Что именно?
— Ты видишь этот портрет?
— Вот этот? Красивой женщины с… Не понял, это что, Принц?
— Ты понимаешь, кто это?
— Это и есть твоя Анфиса?
— Егор, давай купим. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
— Ну конечно, Лизок. Сейчас.
Егор подходит к пожилому художнику, что практически дремлет возле мольберта, что-то объясняет ему на французском, который знает намного лучше, чем английский. Но мужчина хмурится и отрицательно качает головой.
— Что он говорит?
Егор растерянно пожимает плечами и переводит:
— Говорит, что именно этот портрет не продается. Мол это его талисман. И что у него нет цены.
— Сейчас, подожди секундочку. Я знаю, как ему объяснить. Только переведи все правильно.
Я дрожащими руками достаю телефон из сумочки и нахожу отдельный альбом с фотографиями Анфисы.