– Расслабься. – Его голос звучал как довольное мурлыканье кошки и вызвал прямо противоположный эффект расслаблению. – Я не собираюсь набрасываться на тебя сегодня утром. Нам надо поговорить.
– Я не хочу с тобой говорить, – возразила она, уверенная, что он не слышит ее и не видит движения ее губ.
– Ты что-то сказала? – спокойно спросил он, и повернул ее лицом к себе, так, словно она весила не больше перышка. Однако Бронвин упрямо не отрывала взгляда от его подбородка. – Я знаю, ты что-то сказала... Почувствовал вибрацию в твоей груди.
– Я спросила, о чем ты хочешь поговорить? – солгала она, глядя ему в глаза. Он выглядел неубежденным. Во взгляде читалось разочарование, но он решительно подавил его.
– Я думала, что вчера мы все выяснили: я лгунья, а ты жертва моей мстительной и жестокой натуры.
Брайс предпочел проигнорировать ее сарказм.
– Я хочу узнать, что ты имела в виду, когда сказала, что боялась умереть? – мягко спросил он, внимательно наблюдая за ее лицом.
Они лежали так близко друг к другу, что было трудно скрыть от него малейшее волнение.
– Возникли осложнения… беременность протекала тяжело, что усугублялось… плохим питанием. – Бронвин было унизительно признавать это. Она снова опустила глаза, смущенная воспоминаниями о своей неспособности позаботиться о себе. – К тому времени, как у меня начались роды, я была слаба и имела недостаточный вес. Мой организм был лишен витаминов, в которых нуждался во время беременности, и был плохо подготовлен к долгим и тяжелым родам. Было несколько разрывов, я потеряла много крови и была в полной прострации. Я помню, как они спрашивали имя и номер моего ближайшего родственника сразу после рождения Кайлы.
Бронвин почувствовала влагу на щеках и с ужасом обнаружила, что беззвучно плачет. Боже, ей так надоело все время плакать, но было так трудно вспоминать страх и абсолютное одиночество того момента, не поддаваясь эмоциям.
– Я так испугалась. Я просто хотела подержать своего ребенка. Я хотела убедиться, что с ней все в порядке. Все врачи выглядели такими мрачными за своими масками; они сказали мне, что с дочкой все хорошо, но ее не показали. – Она почувствовала, как грубый большой палец вытирает слезы на ее щеках, и закрыла глаза от грубоватой нежности. Она храбро сглотнула, прежде чем продолжить: – Последнее, что я помню перед тем, как все потемнело, – это то, как умоляла увидеть моего ребенка, а потом доктор звал меня по имени и ругался. Его голос звучал так сердито и так недовольно, что напомнил мне тебя. На долю секунды мне показалось, что это ты, и я была так счастлива...