В начале 1960-х годов в эстетические, философские, социологические тексты проникло понятие incommunicado. Проникло благодаря получившим у критики общее определение “incommunicado trilogy” трем фильмам итальянского режиссера Микеланджело Антониони. Все три: «Приключение» (1960), «Ночь» (1961) и «Затмение» (1962) касались неспособности людей в современном мире наладить нормальное общение друг с другом, что приводит к разрыву отношений, изменам, страхам и одиночеству. Антониони благодаря этим фильмам стали называть «поэтом отчуждения и некоммуникабельности».
Популярная музыка тогда еще была далека от подобной проблематики. Она еще либо наслаждалась невинной чистотой подростковой любовной лирики, либо пыталась шокировать мир взрослых нарочитой вызывающей сексуальностью, либо только-только подступалась к левоориентированной, политически ангажированной песне протеста.
На этом фоне резко выделялась вышедшая в свет в октябре 1964 года на дебютном альбоме американского дуэта Simon & Garfunkel песня “The Sound of Silence”.
Здравствуй, тьма, мой старый друг,
Я вновь пришел говорить с тобой.
Видения крадутся незаметно,
Оставляют свои семена, пока я сплю.
И видения эти, засевшие у меня в голове,
Не уходят, остаются
В звуках тишины.
В тревожных снах я брожу один
По узким мощеным улицам,
Стою под нимбом фонаря,
Кутаюсь в воротник от холода и сырости.
Глаза пронизывает вспышка неонового света,
Раскалывающая ночь
И касающаяся звуков тишины.
В ослепительном свете
Я вижу тысячи, а, может, и больше людей.
Люди говорят, не произнося ни слова.
Люди слышат, но не слушают.
Люди пишут песни, которые никто никогда не споет.
Никто не посмеет
Нарушить звуки тишины.
«Глупцы, – говорю я. – Вы не знаете,
Тишина растет, как раковая опухоль.
Услышьте мои слова, я смогу научить вас.
Вот мои руки, протянутые к вам».
Но мои слова тихо гаснут, как капли дождя,
Лишь отдаваясь эхом в колодце тишины.
Люди склоняются и молятся
Сотворенному ими неоновому богу.
И вдруг высвечивается знак,
И в знаке том слова, и они говорят:
«Слова пророков написаны в подземных переходах
И на стенах наших жалких жилищ,
И шепот их слышен среди звуков тишины».
Безжалостное тотемное божество неонового света; расползающаяся, как раковая опухоль, тишина; возникающие вдруг на убогих стенах подземных переходов и жалких жилищ, как на стене дворца библейского царя Валтасара, пророческие письмена о гибели Вавилона – ничего подобного популярная песня еще не знала. Леонард Коэн еще даже не помышлял о переложении своих стихов на музыку; Боб Дилан еще переваривал наследие своего кумира Вуди Гатри и по большей части лишь кипел социальным, антирасистским и антивоенным протестом; Джон Леннон и Пол Маккартни еще пребывали в счастливой детской невинности своего раннего периода; ну а Лу Рид и вовсе только-только закончил университет и едва подступался к идее сонграйтерства.