— А ты тоже хорош. На лежачего полез, нет чтоб мне помочь.
— Так я ж добить его, суку, хотел, чтоб не встал, гадина!
— А мне вон досталось, тем временем…
— Ничего, Жень, щас пузырь раздавим, вылечим. Дай, пятак приложу! Пятак надо. У тебя есть?
Зашарили по карманам. Женька вдруг замер, открыл рот:
— Еб твою мать!
Он осторожно вытащил из кармана куртки растопыренную пятерню. Пальцы были выпачканы в норме. Женька обиженно чмокнул:
— Во, бля,.. я ж выложить не успел… а этот хуй меня ногой. Пакет разорвался. И она жидкая была, хоть пей…
Он держал руку перед собой.
— А может не вся вытекла! — робко спросил Сергей.
— Да какой там… — изгибаясь, Женька пальцами другой руки достал разорванный пакет — Вообще-то не вся еще…
— Ну и порядок. Чего такого. А куртку Людка твоя постирает.
— Будем надеяться, — Женька посмотрел на пакет и тряхнул головой. — Ну ладно, делать нечего.
Он подставил рот под дыру, сжал пакет ладонями. Жидкая норма потекла в рот.
— Жек! Мож я сбегаю пока? А то закроют.
— Давай.
— Чего брать-то? Пузырь или краснуху?
— Пузырь.
Сергей повернулся и бодро зашагал к магазину.
Женька высосал из пакета норму и, скомкав, приложил его к пылающей брови. Моргать было больно, висок онемел, бок слабо ныл.
— А у них всегда так, — Эра выпустила в эмалированную миску седьмое яйцо. — Получают много, а жить нормально не умеют. В конце месяца занимать плетутся.
— Точно, — Аня колола орехи, выбирая из скорлупы в стакан.
— Машка приходит — вся разодетая, в янтаре, в кримплене. Эра, дай взаймы. И знает ведь к кому идти.
— Это конечно.
— К Соловьевым сунулась однажды, — отказали. А я вот просто, Ань, и не могу отказывать. Не умею.
Эра кинула яичную скорлупу в ведро и металлическим веничком стала взбивать яйца с песком.
— Ты у нас Христосик.
— Сама себя ругала не раз, дура, чего я, действительно. А вот не могу. А Машка сотню — цап! И до свидания. На следующий день загул у них. Гости. В получку отдаст, в конце месяца — опять.
— А он не заходит?
— Нет, что ты. Это же элита, разве снизойдет до технократии какой-то. У них и гости все такие — индюки. В замше, да в коже.
— А он член союза?
— Давно. Трехтомник выходит, Машка говорит.
— Не читала, ничего?
— Читала, Ань. Муть-мутью. Производственный роман. Он любит ее, она в завкоме, он бригадир. Бригада — завалящая, из последних. Не справляется. Бригада сыпется, текучка кадров. Она его критикует. А он ревнует ее к главному инженеру. Кончается все, правда, хорошо. План перевыполняют и они женятся. Старый литейщик тост говорит. Молодые хлопают. Все.
— Кошмар…
— Да, еле до конца осилила. Вообще-то у него сборничек рассказов есть. Там лирика такая деревенская. Вроде и ничего, но с другой стороны — сколько можно? Надоело…