Установка была готова. Высунув её длинное дуло, Лайтнед прижал оба глаза к прицелу, и стал медленно наводить гарпун на цель. Командир «Элоизы» едва смог найти кита. Тот почти слился с антрацитовой темнотой космоса, и мужчина боялся, что вот-вот окончательно потеряет добычу. Красный крестик на отображателе пополз сначала вправо, потом влево, пока не остановился ровно на том месте, где потемневший до графитово-серого хвостовой плавник переходил собственно в хвост. Задержав дыхание, Фредрик нажал на кнопку спуска. Отдачи почти не было, когда гарпун вылетел из дула и столкнулся с китом. Не пронзил его, не ранил, а именно столкнулся. Лайтнед с каким-то странным, похожим на суеверный страх, чувством наблюдал за тем, как сплющенный, гарпун отлетел куда-то в сторону и немедленно исчез из пределов видимости.
Зверь был настоящим, от него не осталось ничего легендарного, но каким-то образом он остался невредим. Как знаменитая Гонспетта, по преданию, подвергшаяся четырём казням: повешенью, утоплению, сожжению и четвертованию, — и умершая только тогда, когда лишилась головы. Ни огонь, ни вода, ни верёвка не смогли убить могущественную ведьму. Но на то они и предания, чтобы содержать в каждом из десяти слов только по три буквы правды. В мире, знакомом Лайтнеду, при встрече стального прута почти двух вершков в поперечнике, имеющим острый конец и зазубренное лезвие, с плотью, в последней обязательно появляется рана. Но кит даже не изменил своей скорости, продолжая плыть чуть впереди «Элоизы», которая уже, без всякого сомнения, потеряла управление.
А потом что-то полыхнуло прямо перед глазами Фредрика, так что он едва не ослеп. Когда же ему вновь удалось разлепить веки и заглянуть в прицел, за кормой никакого кита не было.
Интерлюдия третья: движения
Казалось, она умрёт, если перестанет хоть на миг двигаться. Ничто не могло остановить этот светловолосый вихрь. Жилистая, тонкая, словно натянутая сильными руками тетива, что способна в любой момент послать стрелу прямо в цель. Каждый жест её был отточен многочасовыми тренировками на плацу, и хотя мне не выдалось возможности выяснить, кто из нас лучше другого овладел искусством битвы, но до сих пор я не могу однозначно прикинуть победителя.
Слухи о воинственных островных девах я слышал с колыбели, и думал, что все в Берении владеют мечом и луком. Но нет. Она была особенной. Никто так ловко не мог метать ножи, и никто бы не осмелился посреди пира вдруг предложить гостям сбить яблоко со своей белокурой головы. Цветные ленты путались в десятках косичек, но глаза горели грозно, с вызовом. Вскочить на стул, обернуться вокруг, так чтобы крылья длинных рукавов разлетелись, обнажая загорелые запястья.