Потом залез в карман и вынул компас. Сжал его с такой силой, словно хотел смять серебро, или впитать его через ткань и поверхность ладоней. Ничего не понимающий Стиворт подскочил к своему капитану, а тот вдруг покачнулся и стал оседать на колени.
— Я должен. Я должен… Эта самый длинный путь, самый длинный…
— Воды, — попросил старпом. Густас немедленно протянул ему свою фляжку. — Попейте, сэр.
— Оставь, — замотал головой Лайтнед. — Со мной всё в порядке. И не надо на меня так смотреть. Я этого не вынесу. Ваше сочувствие делает меня больным, а вовсе не жара. Из-за вашей благодарности я плохо сплю по ночам. Эта миссия… «Элоиза», зря я так назвал корабль. Вы похожи на неё. Такие же добрые, такие же терпеливые и глупые. О, Птица, какие вы глупые! Меня надо было связать, запереть в карцере, но вы продолжали выполнять мои приказы, продолжали уговаривать и спорить, хотя я ни разу вам не уступил. Где мы, господин Юсфен? Вы знаете? Я — нет. Я ничего не знаю. Во мне не больше мудрости, чем в пустом кувшине.
— Боги, да что с ним?! — испуганно крикнул Густас.
— Капитан, капитан, посмотрите на меня!
Лицо Лайтнеда зажали настойчивые руки, но заставить его поднять взгляд старпом не мог. И лишь хлёсткая пощёчина вернула бледно-серым глазам осмысленность. Фредрик замер. Его много раз били. Палкой, плетью, просто ногами. Били от злости, для того, чтобы наказать или просто — вырубить. Но лишь однажды его щека горела от подобной затрещины. Отец, он забыл о тяжёлом перстне, который вечно переворачивался камнем во внутрь, и больно ранил своего сына, оставив ярко-красную царапину. Она зажила всего за три или четыре дня, но память об ударе, как оказалось, осталась с Лайтнедом навсегда.
— Фредрик, как вы? — донёсся до него вопрос профессора.
— Не зовите меня так, прошу.
— Извините, господин Лайтнед, — поправился старик.
— И так тоже не зовите. Я должен вам многое рассказать. Боюсь, наша беседа затянется надолго, а потому, давайте лучше вернёмся к цеппелину. Солнце уже садится, скоро и так стемнеет, а у нас с вами нет ни одного фонаря.
— Вы правы, — после нескольких секунд раздумья согласился Стиворт. Он переглянулся с профессором и Леоном, посылая немой призыв не задавать никаких вопросов. Оба едва заметно кивнули. — Продолжим наши поиски завтра. Прямо на рассвете выйдем.
Обратный путь до корабля занял почти вполовину меньше времени. Солнце, и правда, стремительно закатилось за горизонт, и на совершенно чистое небо высыпали звёзды. Густас иногда запрокидывал голову, отыскивая знакомые созвездия, но так и не нашёл ни одного. Они были слишком далеко от дома, теперь Леон в этом полностью убедился. В отличие от него, старпом предпочёл уставиться под ноги, и они явно шагали не по Элпис. Из травы не разлетались мошки, не мигали своими огоньками светлячки. Профессор смотрел прямо перед собой, но не заметил ни одной летучей мыши, хотя на их родной планете те бы уже вовсю принялись за поздний завтрак. Никакого движения и оглушающая тишина. Эта планета не была пустой, но и живой назвать её язык не поворачивался. Было в её облике нечто неправильное, пугающее. Нечто, что заставляло Юсфена то и дело снимать очки и водворять их вновь на нос, а Стиворта тянуться к кортику. И только Фредик не чувствовал гнетущей ненормальности. Он так глубоко ушёл в себя, готовя предстоящую речь, что просто не замечал давящего на уши и раздражающего глаза спокойствия.