Гималаи говорят (Махайог Сомнатх Гириджи) - страница 81

Это закон нашего общества. Если какого-то человека оно возводит на пьедестал, то именно на него смотрит с особенным подозрением. Перед всеми проводит ритуал почитания, ритуал арти, а за глаза — осуждает. Ведь человек всегда был и останется эгоистом. Ты не должен обращать на все это внимание. Близится день религиозной церемонии. Все было хорошо приготовлено, но до сих пор ты не смог поговорить с Матерью. Однажды это обязательно произойдет. Но тебе не следует тратить свое время на то, чтобы достичь уважения в обществе. Как сложно достичь успеха в духовном труде, и как легко этого успеха лишиться! Будь сдержанным, не погружайся слишком сильно в общественные дела. Капил, сынок! Как прекрасно дарить жизнь и помогать людям! Но ведь не за счет собственного спасения!»

Я вернулся в хижину. Ночь была темна, подобная злому призраку. Я постоянно напевал разные мелодии. Как только я начал спускаться к озеру Нала и Дамаянти, то увидел свет на месте сожжения трупов. Это были лампы ночного видения и люди, сидя вокруг них, разговаривали. Я стал наблюдать за происходящим. Там было мертвое тело. Возможно, из Наукучиятала. Я услышал голос Буван Чанда Пандея, и поспешил навстречу. Люди услышали шорох шагов и посмотрели в мою сторону. Увидев меня в этот темный полуночный час, они испытали страх. Не знаю, что вдруг взбрело мне в голову, но я с размаху прыгнул в озеро. Как только я это сделал, все люди испуганно закричали и, бросив мертвое тело на произвол судьбы, разбежались кто куда. Несколько человек прибежали к моей хижине и начали звать меня со словами: «Баба! Баба! В озере призрак!» Я же, видя все это, безудержно смеялся. Я выбрался из озера и начал звать Пандея, но он испугался еще больше. Тогда я расположился рядом с трупом, но никто из тех людей не вернулся. В конце концов мне пришлось вернуться в свою хижину с черного хода. Когда все узнали, что произошло, то долго смеялись, а потом пошли совершать кремацию. Я же остался в хижине размышлять об удивительной природе человека.

Это была Менка — возлюбленная Вишвамитры. Это была Урваши — возлюбленная Агастьи. Но я буду называть ее не Менка, а Минакши. Хотя она для меня и Менка, и Урваши.

Когда за два дня до проведения религиозной церемонии я возвращался после омовения, то меня привлек мелодичный звон ножных браслетов. Я удивленно произнес: «Мать!» И бросился ей в ноги. Она подняла меня. Она была вся увешана украшениями и удивительным образом разукрашена. На ней все сияло от блеска драгоценностей, ножные браслеты и сама ее поза говорили о большом опыте в танце. Это была та несравненная девушка из Каличаура!