— Хипстеров?
— Точно! У хиппи! Вот у них и видел. Встал значит этот дылда передо мной, ручищами повел, да раскинул вширь, на рубера смотрит. А тварь замерла, согнулась, как кошка начала красться по дуге, словно что в пареньке увидела. А тот только дышит как паровоз, глазищами своими серыми зыркает, да вместе с тварью поворачивается, цепями на них гремит. Ну я отмер, думаю дай пока шанс хоть что — то сделаю — да и согнулся к кандалам. И то ли я поздно спохватился, то ли как раз рывок мой тварь потревожил, да только рубер вперед бросился. И тут я, вот крест да звезда Давидова, поседел еще больше.
— И удрал? — с интересном встрял в рассказ один из слушателей.
— Если бы удрал, то может и не сидел сейчас перед вами, а со стыда где сгорал… Нет, не смалодушничал я в этот раз. Да только поздно. Тварь вот она: морщины на харе разглядеть можно и все ближе.
А дылда перед мной все стоит, не шелохнулся. И тут БАЦ! Ручищами своими как мельница крылом махнула, да по морде этой руберовской прилетело. Прямо голыми руками, что тот шаолинский монах, только в дылду этого трех монахов запихнуть можно и еще для меня местечко останется. Вроде и человек, а вроде и нет.
Тварь и не поняла, что к чему — шмякнулась о землю, да покатилась по косой. Очухалась конечно сразу же, образина нечеловеческая, да зарычала. А я с дуру да пальнул в цепь между кандалами и освободил парня этого. А моему новому знакомцу только того и надо — согнулся не хуже тварины, зарычал сквозь кляп, да бросился вперед как борец.
И так он эту погань повалит и этак. Мечутся как два зверя, кружат. Сойдутся, рубер когтями машет, одежду с кожей вспарывает, а паренек в ответ ручищами его охаживает, что аж панцирь трещит.
Я только пистоль перезарядил, а они уже в черные доски погоревшего дома вмазались — в щепки всю стену разнесли. Я подскочил, на прицел проем взял, кричу парню чтобы бежал ко мне, мол прикрою, вместе отобьемся.
Рубер из проема как ошпаренный вылетел, прокатился по земле, да подскочил на переломанные конечности и в сторону деру дал. Ковыляет скотина такая, хрипит, а я приглядываюсь да коленки мои скрипучие дрожат. Весь монстрюка вывернут, лапы передние переломаны, с задних хитин сорван да косточки из мяса торчат, лопатка одна разорвана, как горб белый из спины выглядывает. И ведь голыми руками все! Хоть крестись на него и убегай.
А из дома как пушка снаряд запустила. Бревно обгорелое. Хрясь! И нет ноги у твари.
Из проема дылда выбирается. Весь потрепанный, в крови, еще бледнее чем был и глазищи злобно сверкают, все бормочет.