Диана была потрясена настолько, что ноги ее не держали. Она выдохнула, но вздохнуть не смогла, и ей пришлось присесть на мокрый валун у самой кромки воды.
— Она еще что-нибудь говорила? — спросил Эван, буравя девушку взглядом. В его чертах выписалось мучительное, просящее выражение.
«Наверняка он чувствует себя виноватым в ее смерти, — подумала Диана, глянув в лицо князя. — Мать-то погибла по вине его любимой Ирментруды… а он, хоть и был зол, все равно ее простил. Приблизил к себе. Все равно делил с ней ложе, наверное, даже раскаиваясь в своей мягкосердечности. Эван, и ты хочешь сказать, что не ведаешь любви?!»
— У тебя ее глаза, — заметила Диана. Эван мигнул, и она заметила, как на ресницах его блеснули слезы. — Она хотела, чтоб ты верил мне. Чтоб вы оба мне верили, — она перевела взгляд на Леонарда. — Обоим вам она хотела бы такой же веры и такой же любви, какая связывала ее с вашим отцом. И верности. Она хотела, чтоб я вам верна была… а не как Ирина. Она мне рассказала о ней. Ты любил ее, Эван, а мне говорил — любви нет.
— Не напоминай мне о ней! — взревел Эван. — Это всего лишь была особая самка!
— Конечно, — поддакнула Диана, раззадоривая его. Боязнь ее испарилась, она готова была дразнить Эвана бесконечно, мучая его и причиняя боль. — Для тебя она была особенной. Когда любишь, человек становится особенным.
— Нет, нет! — яростно выкрикнул Эван, словно пытаясь огненным пером перечеркнуть прошлое. — Вовсе не поэтому! Я сам выловил ее в море, вот почему! Она ко мне приплыла, моим рукам подчинилась!
— Как твоя мать твоему отцу, — снова поддразнила Диана. — Конечно, ты увидел в этом знак и продолжение их невероятной истории.
— Замолчи, — выдохнул злобно Эван, сжимая кулаки.
— Да, — продолжала меж тем Диана. В нее словно бес вселился, не позволяя замолкнуть, и она все смелее бросала ранящие слова Эвану в лицо. — Это и не любовь вовсе, ты прав. Ты просто увидел в этом знак и хотел бы, чтоб это было правдой. Это твое упрямство; может, амбиции. Но не любовь.
— Замолчи!
Эван оказался рядом, вплотную, в один шаг. Он стиснул девушку, его пальцы рванули ее платье, словно дракон хотел разорвать на ней одежды и отправить ее в море, вслед за соперницами. Но жест, которому полагалось быть опасным и страшным, вышел томительно-страстный, ладони князя заскользили по ее обнаженным плечами, и руки Дианы оплели его плечи, губы накрыли его губы — резкие, плотно сжатые. Даже если сейчас Эван вздумал бы кинуть ее в волны, Диана увлекла его с собой, обхватив руками и ногами.
— Мой, — шептала она, исцеловывая его губы, щеки, лоб, глаза, — ты все равно моим будешь, упрямый князь. Зачем тебе эта скользкая змея? Смотри, она вползла в твое сердце, раскрыла там свой острый гребень, и вытряхнуть ее можно только с болью. Но больно будет только один раз. А потом хорошо…