Татарские тексты адаптированы под национальные реалии. Скажем, в «Колхозном панке» («Колхоз панкы») Филюс Мухаметшин не ссылается бездумно на воронежские топонимы, а вставляет пассаж про «уфимский пятак». Это рождает дополнительный комический эффект, потому что, например, исторический центр Уфы изрядно смахивает на большую деревню, поэтому, перебравшись туда, герой вряд ли кардинально поменял свой социальный статус. Зато уж в умении смачно ругаться ему не откажешь, недаром слово из оригинального текста «пистоню» он отважно меняет на «пиздоню». Да и о национальных корнях не забивает, поэтому соло на баяне в «Колхоз панкы» исполняется с узнаваемыми «татарскими» обертонами.
Еще очевиднее культурный обмен в «Вечером на лавочке» («Бер пар утыра»), во вступлении к которой мелодия и манера исполнения скорректированы настолько, чтобы русская народная песня под навязчивую трескотню аульных сверчков превратилась в татарскую народную. В текст же Мухаметшин от себя привносит недоуменное «телка – хрен ее пойми». А Илья Муромец именуется на восточный манер Ильясом. Последнее курьезно вдвойне – в свете того, что в 90-е Хой опасался ехать на гастроли в Казань, ожидая негативной реакции на свой стеб над татарами в «Илье Муромце». Как видим, татары не просто не обиделись, но и с готовностью «национализировали» нашего богатыря.
Переиначивая «секторовские» песни, Филюс Мухаметшин не боится экспериментировать. Остается только догадываться, насколько много он привнес от себя в татарских фразах. Но иногда он придумывает целые куски на русском, причем – далеко не всегда это касается обсценной лексики. В «Гуляй, мужик!» появляется грубоватый диалог с мужиком, который в ответ на вопрос, «сухой» ли он, возмущенно отвечает: «Сухой?! Вот говно, отстой!» Изобилует эта вещь в новом прочтении и привычными для описываемого 1992 года реалиями вроде «демократов», «коммунистов», «денатурата» и даже «Горбача».
Ненормативную лексику в «секторовских» песнях Филюс Мухаметшин чаще всего не только заботливо сохраняет, но и рачительно приумножает. В «Снегурочке» («Карсылу») он, видимо, не найдя достойного татарского аналога фразе «борода из ваты», ничтоже сумняшеся использует эпитет «пиздатый». Вместо же «Дедушки Мороза» используется его татарский аналог «Кыш Бабай» – одно из самых почитаемых языческих божеств «малого пантеона» у предков современных татар. Вот «пидораса горбатого» трудно чем-то заменить, поэтому в альбоме оно остается в неизменном виде. Равноценные аналоги каким-то опорным вещам, придуманным Юрием Хоем, подобрать практически невозможно. Поэтому дивная рифма в «Яве» – «мотоцикл – цикл» – сохраняется в первозданной конфигурации, равно как и «лопух – Винни-Пух» в «Плане».