К знакомству Делёза с Пьеретт Флётьо привело случайное стечение обстоятельств. В 1975 году, приехав из Америки, Флётьо селится в крошечной комнате в одном доме с Делёзом в 17-м округе Парижа, затем переезжает на другую сторону улицы в студию на первом этаже как раз напротив квартиры Делёза. На тот момент Пьеретт Флётьо только что издала свою первую книгу «История летучей мыши», и Делёз заинтригован и странной парой, которую она, тридцатилетняя, образует со своим бывшим учеником, которому всего 18 лет, и сюжетом самого романа, рассказывающего о фантазии женщины, уверенной, что в ее длинных волосах живет летучая мышь. Делёз и Флётьо быстро находят общий язык. Она с воодушевлением открывает для себя «Анти-Эдипа», «Кафку» и особенно «Ризому», которые оставят глубокий отпечаток на стиле ее письма, сосредоточенного на темах потока, кодирования и перекодирования, детерриториализации, а также «становления-животным», которым одержима женщина с летучей мышью. Психотический мир всегда рядом: «Я написала много абстрактных историй, своего рода машинных сборок. Это соответствовало его словам. Он видел вещи, позволявшие мне идти по этому пути машинной фантастики. Я считаю его гениальным выдумщиком»[1834].
Каждый день Делёз с одной стороны улицы и Флётьо с другой вступают в безмолвное общение. Один открывает окно, чтобы выкурить первую сигарету, другая в окне напротив расчесывает свои длинные волосы. Делёз стал частью повседневной жизни писательницы, которая вывела его в качестве персонажа в своей книге «Мы вечны»[1835]. В главе, в которой он фигурирует, появляется известная тема пробивающейся травы, противопоставляемой дереву, занимающему сторону власти: «Я была так рада видеть эту пробивающуюся траву, смотрела на нее, когда ходила по улицам города, она была танцем нашего города»[1836]. В этом воспоминании о Делёзе, своем соседе, писательница упоминает о его силуэте в окне напротив.
Делёз, любитель так называемых малых жанров, воздает должное новелле, отведя ей видное место в «Тысяче плато». Еще в 1960-е годы он вернул достоинство другому жанру, тогда презираемому, но впоследствии легитимированному, а именно детективу. По случаю тысячного выпуска «Черной серии» в 1966 году Делёз пишет о необыкновенном прорыве, который удалось совершить этой серии, сумевшей перевести классический полицейский детектив, всегда нацеленный на поиски истины, как в своем рациональном французском изводе, так и в британской версии в духе Конан Дойля, в совершенно иной регистр – сцепления ошибок и «потенций ложного»