— Теперь хоть на человека похожа, — удовлетворенно хмыкнула Офелия.
— И не говорите-ка, — самой легче дышать стало.
Я такой чистой себя не чувствовала, наверное, со времен пребывания с своем родном мире. В Коморе просто ванна была, у Оллина вообще холодная вода из бочки, а здесь самая настоящая баня.
— Теперь сохнуть.
Я думала мне дадут полотенце, ну хоть тряпочку какую-нибудь ветхую. Как бы не так! Очередной рычаг был приведён действие, и на меня обрушились воздушные струи. С боков, из пола, с потолка.
Спустя минуту, я уже стояла сухая, изрядно взъерошенная, с открытым от изумления ртом. Вот это ж ничего себе spa!
— Теперь одеваться! — раздалась очередная команда, и Офелия ушла, не сомневаясь, что я отправлюсь за ней.
Прикрыться было нечем — у меня ни тряпочки ни осталось, поэтому ладошки сложила, срамоту как смогла прикрыла и босиком поскакала за ней. К счастью, идти пришлось недалеко, буквально до соседней двери, за которой скрывалась череда ящичков вдоль стен и ряды лавок.
Она еще раз окинула меня придирчивым взглядом и отправилась к самому дальнему шкафу. Долго там копалась, причитала, но в конце концов извлекла одежду. Ровной стопочкой выложила два комплекта серого цвета. Потом из сундука, стоящего чуть поодаль, достала неказистую обувь.
— Одевайся.
И так что у нас тут?
Платье, серое, неприятное на ощупь, с длинными рукавами и шнуровкой на груди. Колготки. Добротные такие, трикотажные. Тонкая рубаха под платье. Что-то напоминающее бюстье и труселя.
Да-да. Не трусики, не трусы, а именно труселя. Сверху — до пояса, снизу — до колена. С тоской вспомнился комод в моей спальне, дома, где аккуратными стопочками лежало кружево, гипюр, атлас, а тут бабушкины портки «прощай молодость».
Натянула их, посмотрела на себя скептически я тяжко вздохнула. Делать все равно нечего, не ходить же голой! Да и не наряжаться я сюда пришла, а по делу. Поэтому продолжила одеваться.
Бюст, рубашку, колготы натянула без проблем, а с платьем пришлось повозиться. Пока сообразила, как эту шнуровку затянуть.
— Вещи есть свои?
— Нет.
Офелия расщедрилась и выделила мне деревянный гребень. Тщательно проследила, чтобы я причесалась, завязала волосы бледно-голубой лентой, а потом выдала мне …чепец.
— Прислуге не положено волосами трясти, — сурово пояснила женщина, увидев, как протестующе вытянулось у меня лицо.
Понимая, что спорить бесполезно, я забрала это безобразие и водрузила себе на голову. Резинка на подкладке нещадно давила, поэтому пришлось сдвинуть набекрень, чтобы стало хоть немного удобнее.
Затем мы отправились в следующую комнату. Это была спальня, человек на двадцать, не меньше. Жесткие кровати стояли рядами, и к каждой прилагалась низенькая тумбочка.