Почему больше меня это, черт возьми, не бесит?!
— Нас подхватят мои знакомые! — сопротивляюсь и машу варежкой в совершенно неопределенную сторону. — У них Нива!
— Садись… — снова толкает меня он. — Я сам разберусь.
— На трассе не проехать, — быстро отчитываюсь, ухватившись за его куртку. — Там говорят караул! Все кюветы заняты.
Даже если его БМВ выберется с турбазы, на трассе ей понадобится эвакуатор! Он сам прекрасно это понимает.
Глядя на меня сверху вниз, повторяет:
— Ясно, садись в машину.
— Но нас ждут! Ты слышишь меня? У них Нива из этих ралли по бездорожью. Повезло!
Барков молчит, а потом громко проговаривает:
— Я не сажусь в машины к посторонним людям.
Что?
Смотрю на него удивленно, запрокинув голову.
Я бы подумала, что это шутка, но даже не видя толком его глаза понимаю, что он не шутит! Слишком странный у него голос, будто этой фразой он бросает кому-то вызов.
— В смысле ты не садишься? — спрашиваю недоверчиво.
Он опять молчит, а я жду пояснений, глядя на него изумленно. Все происходящее сейчас говорит мне о том, что вопрос гораздо глубже, чем может показаться на первый взгляд.
Что за чертовщина?
— Я не поеду в чье-то машине в компании посторонних людей, — говорит, посмотрев в сторону. — Для меня это не комфортно. Им со мной тоже будет не комфортно.
Мои мозги усиленно соображают.
Что это за заскок такой?
— С чего ты это решил? — выкрикиваю я. — Что за… чушь?
Я прекрасно знаю, что он бесит очень большое количество людей. Он и меня дико бесил, но это потому что он грубый и невыносимый…
— Это реальность, — говорит серьезно.
— Может ты ещё детей ненавидит? И стариков? — возмущаюсь я.
— Может быть, — отвечает деревянным голосом.
Мои брови сходятся на переносице.
— Но на самолетах же ты летаешь? — требую я. — И ничего, выдержал.
— Это другое, — продолжает глядеть куда-то в сторону. — Я… не умею общаться с людьми из вежливости. Многих это обижает или бесит.
— Объясни, — топаю я ногой.
— Я уже объяснил. Я не люблю посторонних. Они не любят меня.
Он не общительный. Это я тоже прекрасно знаю. Закрытый. Сложный. Кажется, он был таким с самого детства, именно поэтому в школе превратился в волчонка, которого все задирали. Но сейчас-то он не маленький! Я не психоаналитик, но это… так не должно быть. Почему его отец не объяснил ему этого, черт возьми?! Кто, если не он? Он вообще вкурсе? Или у него на собственного сына тоже времени не нашлось?
— Нас просто подкинут до города, — пытаюсь достучаться я. — Просто подкинут, и все.
— Я не знаю этих людей, — упрямо повторяет он.
— Но я их знаю! — дергаю за его куртку.