Ножичек с костяной ручкой [авторский сборник] (Солоухин) - страница 8
— Бежим на речку, — говорю я Витьке. — Помоемся там, а то вон как перемазались. Водички попьём холодненькой. Бежим?
Всё под руками у нас в деревне: лесок так лесок, речка так речка. Мы по колено заходим в светлую текучую воду, которая очень холодна теперь, в конце сентября, наклоняемся над водой и пьём её большими вкусными глотками. Разве можно воду из колодца или из самоварного крана сравнить с этой прекрасной водой! Сквозь воду видно речное дно — камушки, травинки, песочек. Травинки стелются по дну и постоянно шевелятся, как живые.
Ну вот и попили и умылись. Делать больше нечего, надо идти домой. Под ложечкой у меня начинает ныть и сосать. Витька доверчиво идёт впереди. Его уши торчат в разные стороны: что стоит развернуться и стукнуть?
Что стоит? А вот попробуй, и окажется, что это очень не просто — ударить человека, который доверчиво идёт впереди тебя.
Да и злости я уж не слышу в себе. Так хорошо на душе после этой теплинки, после этой речки! Да и Витька, в сущности, не плохой мальчишка — вечно он что-нибудь придумает. Придумал вот яйца стащить…
Ладно! Если он ещё раз стукнет меня промежду лопаток, тогда-то уж я ему не спущу! А теперь — ладно.
Мне делается легко от принятого решения: не бить Витьку. И мы заходим в село как лучшие дружки-приятели.
Подворотня
На жёлтую соломенную щётку, на зелёный жабрей будет мать класть длинные гибкие пряди ржи, пока не наберётся их столько, что можно связать в сноп. Тут-то и пригодится поясок, скрученный нами вчера на берегу пруда на лужайке.
Всю ночь мне снились золотые соломенные пояски, лежащие на зелёной траве. К тому же мне очень хотелось с матерью на жнитво, и я боялся, чтобы не проспать, чтобы она не ушла от меня. Кто тогда вовремя подаст ей поясок, кто тогда с радостью спрячется в тень от самого первого поставленного среди жнивья снопа, кто принесёт ей бутылку с квасом, спрятанную у межи в прохладной густой траве!
Но детский мой организмишко не успел, значит, отдохнуть к нужному часу. Ни рука, ни нога не хотели шевелиться. Глаза — как всё равно намазаны самым надёжным, крепким клеем, а по всему телу — тяжёлая сладкая истома. Такая сладкая, что ничего уж на свете не может быть слаще её, ибо она есть желание сна.
Мать пожалела меня и сказала:
— Ну спи, бог с тобой, я тебя запру снаружи. А когда ты выспишься и встанешь, первым делом умойся, потом выпей молоко, что стоит на столе. Лепёшка будет лежать рядом. А потом, если хочешь, сиди дома, а если хочешь — приходи ко мне. Дорожку ты знаешь. А на улицу ты вылезешь через подворотню, калитку-то я снаружи замкну — значит, ты через подворотню. Там хоть и нешироко, ну, да ты у меня ловкий, ты у меня обязательно вылезешь.