– Я буду иметь в виду. Но прежде чем ты уронишь меня на диван – я пришла поговорить о делах. Может, и не очень важных для тебя, но всё-таки делах.
– Да, – Рей нехотя выпустил её, подошёл к столу и, нажав кнопку вызова, потребовал принести чай: – Слушаю тебя.
Кирстин, не дожидаясь, пока появится стюард, стала рассказывать зачем пришла.
– Я думаю поступить, но на заочное в Академию Гранд Шомьер, – подытожила она, – и продолжить занятия с Бастьеном. Если честно, я бы подыскала кого-то из учителей, чьи представления о скульптуре больше похожи на мои. Но это уже другой вопрос.
– Тебе не нравится Бастьен? – Рей поднял брови, после всех восторженных рассказов о наставнике несколько удивлённый такой новостью.
– Это трудно объяснить, Рей. Просто мне кажется, он уже научил меня тому, чему мог. Я признательна ему, но мне нужно идти вперёд.
– Хорошо. Разузнай, кто тебе подойдёт, я договорюсь и оплачу.
С персоной нового наставника Кирстин определилась к концу июля – она уже знала, к чему у неё лежит душа, но решиться самочинно перейти на новый этап сходу не могла.
Это был итальянский скульптор Марко Грава, как и она сама предпочитавший чистую классику и тоже работавший в мраморе – что и стало причиной такого выбора. Кирстин, однако, вовсе не была уверена, что человек этого уровня согласится бросить всё и примчаться к ней в Париж. Скорее всего, речь имело смысл вести только о том, чтобы, напротив, сама Кирстин переехала в Милан, причём уроки, возможно, теперь нельзя было бы вести на дому. Как отреагирует на подобные новости Рей, Кирстин не могла и представить.
Она вооружилась досье и фотографиями работ, потому как знала, что Рей любит тщательный подход, и отправилась «делать доклад».
Рея в кабинете она, тем не менее, не застала. Тот сидел на террасе, смотревшей на парк, и курил. Судя по количеству окурков в пепельнице – уже не один час.
– Не знала, что ты куришь, – сказала Кирстин, осторожно присаживаясь в кресло напротив.
– Да. Ты ещё многого не знаешь обо мне, – машинально ответил тот.
– Ты ничего не рассказываешь. Ты даже возраст свой не хочешь мне говорить.
Рей отвернулся и, помолчав, произнёс:
– Мне тридцать лет.
Какая-то странная горечь звучала в его словах, так что Кирстин захотелось подойти и обнять его. Однако она замешкалась.
– Тридцать… подожди. Йонас говорил, «нет и тридцати»… правда, это было почти… год назад. Вот чёрт. Когда у тебя день рождения, Рей?
– Сейчас.
Кирстин покраснела.
– Подарок я вручу завтра, – трагическим голосом произнесла она и, оставив бумаги на столе, переместилась ближе к Рею. Опустилась на пол, в движении раздвигая его колени, и устроилась между них.