Связанные с сексом эти мысли (будь благословлено то время, когда она еще не знала о нем) мучали не только голову, но и тело. Иногда к ним добавлялись голые, горячие сны и, просыпаясь после них, разгоряченная и взвинченная, Вика бежала в ванну. Она включала воду и, прежде чем умыться, закрывала глаза и шептала волшебные слова: «Куда ночь, туда и сон». Повторяла трижды и вроде как образы из снов (мозг, что бес во взрослом девственном теле) действительно смывались в черный слив. Но по каким-то неведомым подземным трубам этот слив соединялся с головой, потому что на следующую ночь образы возвращались.
Днем их присутствие было мучительнее. Днем нужно думать еще о чем-то, а тут они. Например, зовут родители к ужину или покупатель о покрытии сковородки спрашивает, а у Вики перед глазами такое, что стыдно эти глаза поднимать. Тогда их нужно закрыть и сделать два резких кивка головой в правую сторону. С левой стороны мысли не вытряхивались. После этого представить какой-нибудь посторонний предмет и вцепившись в него вниманием можно открывать.
Этим выученным с детства, повторяемым десятки раз за день ритуалом Вика возвращала себе покой и отнимала его у родителей. Ее тик стал предметом ночных, взволнованным шепотом разговоров, которые Вика не могла услышать из-за своего такого же взволнованного топота. С неохотой предполагались врачи, обсуждались капли, вспоминались далекие дни, отыскивались параллели. И со страхом не признавалось наличие главной – иногда дочь особенно заносило и после этого на какое-то время тик отступал.
Сама Вика тиком это не считала – она осознанно делала то, что настойчиво требовалось и возвращала себе покой. «Заносы» свои не воспринимала серьезнее, чем безвыходные два пальца в рот при сильной тошноте. Нужно лишь решиться и токсины тут же выйдут наружу. После прыжка с гаража это сработало на пару месяцев, после поедания четырех муравьев навязчивости отступили на полгода. Блаженный отлив. В детстве было проще.
Этим летом, жарким, липким и уже угасающим, Вика вновь изнывала в ловушке. Новая навязчивость не вытряхивалась, не исчезала в сливе, она настойчиво буравила голову. Во сне и наяву, на экране телефона, на стекле прилавка, в узоре обоев спальни, на мраморной кухонной столешнице она видела, как рука новенького продавца из соседнего отдела сжимает ее левую грудь. Видела Вика это всегда со стороны: себя, полулежащую на диване в гостиной и его, нащупывающего ее сердце. Их лица красные, блестят от пота и отражают всполохи начинающегося в комнате пожара. Кажется, подобную сцену Вика мельком видела в каком-то фильме. Теперь видит постоянно.