Сказать, что живой бог пришел в ярость, означало не сказать ничего. То, что его младший брат будет допрашиваться лично сановником Та и его лучшими в этом вопросе людьми, Рамсес, разумеется, знал с самого начала – не сказать, что ему это слишком понравилось, и во время визита к нему Пентенефре он сперва заколебался даже, размышляя, не стоит ли отложить арест на некоторое время. Все же он помнил и, быть может, некогда любил своего брата: если не он и его люди оказались бы повинными в смерти отца, как знать – вдруг удалось бы сохранить второму царевичу жизнь, отправив, скажем, на приграничную службу? Но Рамсес вовсе не был глуп, а еще – не лишен честолюбивых устремлений: даже не будь Пентенефре виновен в убийстве их отца, ради сохранения собственной власти от него следовало избавиться. Сановник Та предложил доверить все ему одному – и новый фараон, не желая из какой-то внутренней брезгливой стыдливости присутствовать при расправе лично, согласился.
Но тело брата оказалось выкрадено из темницы, да еще кем – кучкой слуг и жрецов! Похищена была и царица Тия, которую надо было допрашивать и казнить показательно – по словам очевидцев, Пентенефре после даже самых страшных пыток отказался подтвердить предъявленные ему обвинения, и потому вся надежда оставалась на его мать: сломить женщину, да еще потерявшую сына, как утверждал советник Та, было бы намного легче. А теперь все вышло так, словно они тайно, по недостоверным уликам убили, возможно, невиновного сына покойного фараона – хотя Рамсес повторял, убеждал, приказывал ни в коем случае не допускать смерти Пентенефре, пока не будут вырваны нужные показания! Правда, в дворцовой тюрьме теперь находился тот самый слуга, организовавший проникновение в темницу и собственноручно зарезавший сановника Та – но, по словам следователей, он также отказывался говорить: говорить даже в самом прямом смысле этого слова, как будто презирал своих мучителей и их попытки вызнать у него что-либо.
Брат сам был пустоголовым безумцем, не знавшим, когда нужно остановиться, и окружение себе подобрал точно такое же, с кривоватой усмешкой подумал Рамсес, но нисколько не повеселел. Смерть сановника Та наверняка уже достигла ушей матери, царицы Тити – стало быть, требовалось еще и утешать ее, объяснять, почему так вышло, просить сдержать чувства, которые могут быть истолкованы неверно; все это новый правитель делать не любил и не слишком умел. Словом, день уже начинался донельзя отвратительно, когда преклонивший колени слуга доложил, что во дворец добровольно пришла разыскиваемая всю минувшую ночь жрица Нейтикерт – наиболее вероятная сообщница покойного Пентенефре, вполне способная разыграть всю эту историю с похищением его тела.