— Укропа? — Я в изумлении отстранилась, снизу вверх широко распахнутыми от удивления глазами в довольное лицо некроманта посмотрела.
А он стоит, улыбается абсолютно нагло и совершенно бессовестно, а потом нежно так сказал:
— Оглянись, булочка.
Развернулась на месте в тот же миг, да так и застыла, в шоке уставившись на умертвие, невозмутимо у калитки открытой стоящее.
Укроп, и правда. И как тут оказался только? И как же могла я его не заметить?
Адриан мягко, но настойчиво снова к себе лицом развернул, ладонями щёки мои порозовевшие обнял и медленно склонился, дабы накрыть мягкими губами мои губы…
И кто-то растаял. Растёкся, как сахарная лужица. А кому-то другому, смеясь, пришлось меня ловить, за талию рукой обнимать и к груди прижимать.
И тут послышались шаги! Причём их как-то подозрительно много оказалось, а потом от дома прозвучало ворчливое:
— Даже в дом девке зайти не дал.
Папа!
Выскользнув из рук любимого, как маленькая рванула к дому, с разбегу налетев в по-мужски грубые, но всё равно самые-самые в мире любимые объятья своего хмурого, сурового на вид, но самого доброго на свете папы.
Оторвав от земли, он сжал в ответ так, что рёбра захрустели и жалобно я закряхтела, а мама, рядом обнаружившаяся, легонько его по локтю стукнула и пожурила:
— Убьёшь ребёнка.
Меня тут же отпустили, по голове широченной ладонью потрепали и к маме подтолкнули.
И вот её объятья были уже нежными, не смотря на то, что обнимала она тоже крепко, показывая, как скучала во время нашей вынужденной разлуки.
— Приехала, родная, — выдохнула тихонько, не скрывая облегчения, — Адриан так и говорил, что с минуты на минуту будешь, как чувствовал, сам тебя первым встречать и вышел.
Тут мама меня обнимать перестала, отодвинула от себя на расстояние вытянутых рук, за плечи удерживая, и пристально в глаза посмотрела.
Она у меня красивая до невозможности, нежная, как цветочек, и даже чуть потускневшие тёмные волосы и морщинки вокруг глаз её красоты не портили, как украшала и лёгкая полноватость. Они её наоборот делали визуально ещё добрее и краше.
Мама невысокая, мы с ней одного роста, зато папа возвышался над обеими, мы ему по середины груди были.
Папа вообще такой, что его с другого конца деревне замечаешь, да даже в плотной городской толпе без труда отыщешь — высокий, широкоплечий, с мышцами такими, что кажется, будто он способен валуны голыми руками в пыль кромсать.
— Я сначала не поверила, — заговорила мама, голос до заговорщического шепота понизив, — когда господин Лотрек заявился и женихом твоим назвался.
Моим… кем?