Наверное, мы выглядели мегастранно — голый латинос с перепуганной девушкой на руках бегут по перрону, опаздывая на главный в жизни рейс…
Вожак рванул дверь кабины локомотива и вытащил оттуда, словно игрушку, связанного дварфа. Тряска усилилась. Михей, чертыхаясь, голыми руками рвал верёвки.
— Охренели?! — взвыл бородач, когда я избавила его от кляпа во рту.
Похоже, всё очень плохо… Бросить такое в лицо бешеному латиносу дварф просто так не решился бы.
— Заткнись и увези нас отсюда! — прорычал Михей, дёрнув карлика за ворот куртки.
— Это тебе не орчья колымага! — возмущался машинист. — Паровоз ещё раскочегарить надо.
— Я помогу, — решительно заявил волк.
— Вот не надо этого… Не надо! Ничего не трогай! — он что-то торопливо проверял под «пузом» поезда. — Говорил же — временные искажения, долго стоять нельзя, — ворчал.
— Слышь, специалист, — рявкнул оборотень, — будущее меняется прямо сейчас! Твоё тоже!
— Ещё интереснее, — дварф засучил рукава. — Теперь я не знаю, куда нас занесёт, а энергии на путях ровно на одну поездку.
— Боже… — я держалась за мощное плечо Михея, чтобы не потерять равновесие.
— В яблочко, мисс! На посадку! И не забудьте помолиться, — злое веселье на его лице мне не нравилось.
— Идём, — Михей повёл меня к вагону. — Не слушай этого идиота. Дварфы вечно преувеличивают.
— Ага, да…
Тряска перестала меня волновать — мне снова будто «успокоительного» вкололи. На этот раз к штилю в душе прибавилось шуршащее ощущение счастья.
Михей уселся на деревянную лавку в вагоне, потянул меня к себе. Устроилась на коленях у обнажённого оборотня, прижавшись щекой к тёплой крепкой груди, и размышляла — почему ему не холодно? Потрясающая способность думать «под наркозом» о ерунде, когда за окном исчезает реальность.
Вокзал пропал, а редкие вспышки света не освещали ничего — нечего освещать. Водила пальцем по лабиринтам татуировок вожака, поглядывая на чудеса за стеклом.
— Не волнуйся, — Михей задёрнул шторку. — Всё будет хорошо. — Моей макушки коснулись тёплые губы.
— Я тебе очень люблю, — призналась, испытав тёплую волну облегчения.
Хотела сказать ему, но случая не было, а сейчас мне плевать на время и место. Не это главное.
Гудок паровоза выдернул из дрёмы. Михей щурился, смотрел в окно. На жёстком лице каменное спокойствие, в чёрной бездне глаз — золотые искры. Монументальность вожака этот оборотень никогда не потеряет, есть в нём магия или нет её. Он рождён, чтобы вести за собой стаю, и это невозможно изменить.
Поезд дёрнулся и начал набирать скорость…
***
Открыл глаза, проснувшись от толчка тормозов. Паровоз сбавлял скорость. Рокси спала, прижавшись ко мне. За окном ночь и свет фонарей. В груди глухо ухнуло.