– Я потерял возможность играть на гитаре, петь и писать музыку, всё в одночасье. Местная шайка напала на салун, и моя гитара была вдребезги разбита. Мне показалось забавным и правильным пойти ночью по здешним краям, до момента пока не упаду замертво.
Джон резко глянул на Мидаса. Едва уловимые искорки в его глазах, вспыхнули ярче костра.
– Так ты музыкант! – воскликнул Джон.
– Музыкант без инструмента.
– Инструмент не главное, это лишь способ распространения звука. Самое главное делает творец. – Джон вновь открыл бутылку скотча и отхлебнул, после чего протянул её Мидасу
– Безусловно, но без инструмента, моё существование не имеет смысла, – Мидас принял бутылку и сделал большой глоток. Тёплый алкоголь медленно, как мёд, растекался по телу.
– Может ты его ещё не нашёл, а музыка это лишь твой способ поиска, либо же она твой друг, идущий рядом с тобой.
Мидас сделал ещё один большой глоток. Он уже чувствовал, как страшная усталость и опьянение медленно подбираются к нему. Ноги становились ватными, а взгляд с трудом фокусировался на собеседнике.
– Не думаю, что смысл есть в чем-то другом. Музыка – то, чем я горю, то, ради чего я все это время жил. И если бы моим смыслом была не музыка, то для чего я прожил уже столько лет?
– Некоторым людям эта мысль не приходит совсем. Смысл жизни – самая важная, но такая тяжёлая "вещь" для поиска. Целенаправленно искать его может оказаться бесполезным. В конечном счете, истинный смысл ты скорее почувствуешь, – Джон не отрывал взгляд от Мидаса, как будто давая понять, что знает о музыканте гораздо больше, чем он сам.
– Это слишком странный мир, чтобы жить без творчества, – тихо ответил Мидас, делая ещё один глоток из бутылки.
Джон улыбнулся и по-дружески хохотнул.
– Люблю музыкантов, художников и поэтов, они несут некую трагедию, которой в принципе нет. Но они умеют чувствовать мир, умеют переживать о вещах, которые многим неведомы. Хотя и сгорают они быстрее от этого, как мотыльки, летящие на свет.
Мидас держал бутылку в отяжелевших руках. Его взгляд уже не мог фокусироваться, тело молило об отдыхе и веки стали налились свинцом. Но он поймал себя на мысли, что, несмотря на приятную беседу и дружескую обстановку, Джон пугал его. Пугал невообразимо, словно он нёс все самое тёмное и страшное, что есть в мире, но конкретно ему, Мидасу, Джон был не опасен.
Мидас медленно осел на землю и укрылся своей накидкой, как одеялом, голова гудела, а дыра в его груди болела уже меньше.
– Прежде чем ты уснёшь, могу задать вопрос? – спросил Джон
– Валяй, – уже почти уснув, ответил Мидас