С другой стороны, Син ведь где-то раскопал несколько записей моих боёв и ничего плохого не высказал. То есть даже наоборот, ему вроде как понравилось. Я, конечно, категорически отказался их смотреть – я же не совсем псих, чтобы смотреть такое вдвоём с ним. И не спрашивал, кто там был, но, судя по всему, обошлось без женщин и малолеток, Син вряд ли оценил бы подобное.
Вообще, я предполагаю, что если записи просочились, то тут не обошлось без самих владельцев арен – например, решили рекламу сделать таким образом, – а они бы уж не стали сливать всякую жесть, которая может окончательно взбесить полицию и власти. Да и любителей на такое всё же меньше, насколько я видел по количеству публики. По-настоящему многолюдными были бои глянцевые, эффектные, где участников представляли как каких-нибудь маньяков или преступников-рецидивистов. Я поначалу думал, что это, может, и правда, а потом мне тоже сочинили легенду. Даже ироничную, кстати. Поскольку до матёрого уголовника я уж точно мордой не дотягивал, меня записали в психи: якобы в восемь я убил своих родителей и младшую сестру, а следующие десять лет прикидывался милым ребёнком и потрошил несчастных, которые пускали меня в дом. «И вот теперь, дамы и господа, этот выродок наконец-то получит по заслугам!». Восторженный рёв публики, адреналин и непередаваемое ощущение того, что все эти люди смотрят на тебя.
Нельзя говорить Сину об этом, но если честно – та, прежняя, жизнь мне чем-то нравилась. Местами даже больше нынешней армейской чуши с мелочными придирками и идиотскими фразочками по уставу. Не знаю, как это возможно, но всё же. Да, там было много отвратительного. Вообще мерзкого. И боли. И страха. И всякой дряни. Но тем не менее. А может, дело в том, что мне не с чем было сравнивать, так что и это казалось не таким уж плохим. В основном терпимым. Иногда даже приятным. Думаю, это главное, почему я до сих пор жив. Как только человек сломался внутри – сломается и в бою. А я держался. Приятно быть звездой, хотя бы даже в таком дерьме. Пусть ты валяешься на полу арены – переломанный так, что можешь только ползти, – но ведь противник и вовсе мёртв, а это значит, что ты чемпион. Номер один. Этого ненадолго хватает. А потом – доказывать всё по-новой.
Ладно, пора бы выпить ещё кофе, а то подъём скоро. Как же не хочется, чтобы это умиротворённое сопение переходило в дневной шум и суматоху.
Поднимаюсь осторожно, чтобы стул не скрипнул. Каждый шаг кажется слишком громким. Кофеварка. Хрен с ним, не буду сыпать новый, заварю по-второй – всё равно гадость что так, что эдак. Нужно торопиться, чтобы эти деловые парни из эс-вэ-беза не подловили меня за распитием кофе на дежурстве – хоть это вроде как нормально, они и сами пили, но почему-то кажется, что меня они посчитают безответственным недоумком.